Нахлебник
О спектакле
Изощренное издевательство над престарелым человеком, изысканно обставленное художником Рустамом Хамдамовым и режиссером Иваном Поповски.
Режиссер спектакля – Иван Поповски, ученик Петра Фоменко и любимец критиков – завоевал эту любовь еще в начале 90-х первой своей работой – цветаевским “Приключением” с тогдашними студентами Петра Наумовича. С тех пор, правда, не поставил ничего выдающегося, но и борозды не портил: все его последующие работы отличала высокая культура, и нынешний “Нахлебник” тоже.
Этот спектакль – семейный почин. Одна дочь его организовала, вторая играет главную роль, а затевалось все ради отца – однокурсника Фоменко, оренбургского актера и режиссера Анатолия Солодилина. В прошлом году он удостоился моноспектакля в Театре Маяковского – это был “Грустный анекдот” по рассказам Чехова. Дочь Елена в той постановке пела романсы – теперь ей досталась главная женская роль. Сам Солодилин играет старика Кузовкина, приживала в опустевшем родовом поместье. К нему из столицы приезжает юная наследница с мужем; в первый же вечер компания соседей-помещиков подпаивает несчастного и заставляет кричать петухом. Тот защищается, мол, негоже обижать дворянина, который к тому же молодой барыне приходится отцом.
Когда из “Нахлебника” хотят сделать душераздирающую драму, то обычно играют так, будто дочь откупается от отца. Здесь же дочка, благодарная и благородная, воплощает в жизнь папину мечту. Режиссер научил актрису певуче щебетать (копируя трель на высокой ноте у Галины Тюниной) и вывел на сцену ораву румяных хохотливых слуг, чье легкое мельтешение вносит в спектакль свежий воздух. Вторая группа – жестокосердые помещики. Они-то и устраивают посреди гостиной форменный данс-макабр; если их не обуздать – и спектакль разрушат, и посуду перебьют.
Посуду, к слову, было бы жалко: стекло и хрусталь играют в декорации Рустама Хамдамова свою звонкую роль. Художник обрисовал среду родового гнезда несколькими штрихами: белоснежная скатерть и большое полотно изображают среднерусский пейзаж; рисунок темной скатерти перекликается с заплатками на жилете Кузовкина. И хрупкие белые чашки, дрожащие в руках заплаканных отца и дочери, рассказывают о вымирающем дворянстве красноречивей остальных.