Смерть Полифема

Майя Краснопольская и Илья Эпельбаум, основатели и руководители театра "Тень", берут какой-нибудь серьезный жанр, кромсают его ножницами, складывают, раскрашивают — и получается игрушка. Лучшая вышла у них из балета — чем жестче законы жанра, чем они выраженнее и древнее, тем смешнее они выглядят на взгляд стороннего человека. На крохотной сцене поставили "трагический балет" с участием настоящего танцовщика — "Смерть Полифема" с Николаем Цискаридзе.

Этот театр еще называют Лиликанским. Краснопольская и Эпельбаум придумали легенду о том, что несколько лет назад из страны лилипутов в Москву на гастроли приехал тамошний театр, да так у нас и остался. Золото лож, свисающая с ярусов публика и, конечно же, оркестр — в помещении размером с коробку от небольшого телевизора. Здесь разыгрываются настоящие спектакли: крохотные марионетки уже подчинялись совсем не маленьким режиссерам — Анатолию Васильеву и Тонино Гуэрре. Зрители смотрят на сцену сквозь окна в стенках, и поэтому на любой спектакль продаются всего четыре билета; надо звонить заранее и записываться, а дальше — только ждать.

За 27 минут "Смерти Полифема" вам с насмешкой и умилением одновременно соберут и предъявят все балетные обычаи. Выйдет кордебалет нимф (как и положено, он будет двигаться абсолютно синхронно — потому что все артистки крепятся к одной палочке), станцуют воины с копьями (этакий гибрид "Баядерки" и "Спартака"), зарядит фуэте балерина-нимфа Галатея, провезут по сцене огромного — сантиметров тридцать — слона. Вспомнили, как по-детски реагирует зал на появление этого гиганта в "Баядерке" или льва в "Дочери фараона"?

Как и положено в московском балете, главным героем становится танцовщик, а не балерина. Впервые в своем спектакле худруки "Тени" задействовали человека, а не марионетку — премьера Большого театра Николая Цискаридзе. Он играет великана Полифема, влюбившегося в нимфу Галатею и ослепленного счастливым соперником Одиссеем: несколько греческих мифов здесь без стеснения перемешаны. В коробке Лиликанского театра видны только стопы танцовщика — вот ноги осторожно переступают, стараясь не задавить крохотную возлюбленную, вот отчаянно топочут, когда великан обнаружил измену, вот внимательно ощупывают скалы, когда герой уже ослеп. И, между прочим, залу становится неуютно: как-то жалко эти беззащитные ноги. Вроде бы цветные тряпки, пыль, физическая работа кукловодов, а сидишь и рыдаешь, словно на настоящих балетных трагедиях. Игрушка воспроизводит оригинал полностью, вплоть до подкожной реакции зрителя, и Лиликанский театр становится равен Большому. В нем ведь Цискаридзе тоже умещается с трудом.