Ни дня без линии. Пауль Клее

Несмотря на кажущуюся спонтанность и экспрессивность манеры, Клее отнюдь не был безумцем с горящими глазами, творившим без оглядки на что бы то ни было. Он всю жизнь вел учет своим творениям и заносил их в рукописные каталоги начиная с 1911 года. Причем, во‑первых, он включил туда, пусть частично, даже детские рисунки — такие трепетно‑неуклюжие карандашные зарисовки с лошадьми, дамами и ангелами. А во‑вторых, сам дал критическую, как пишут на выставке, оценку своим опусам. Всем этим Клее, бесспорно, сильно облегчил жизнь будущим исследователям его таланта. Впрочем, сколько ни раскладывай его работы по периодам, сколько ни выявляй тенденций‑влияний, главный нерв этих довольно специфических вещей — например, рисованного «Концерта на ветке», где птичьи тела остаются остовами‑палочками с насаженными на них какими‑то селедочными головами, — будет вне слов. И нужно помнить, что нечто от «без оглядки» в нем и вправду было. По крайней мере в каталоге за 1938‑й значится позаимствованный у древних девиз Nulla dies sine linea, в его случае — «Ни дня без линии», под номером 365 (вот простор любителям магии чисел) и под ним же работа «Одержимый». (В ГМИИ, правда, удалось найти только «Одержимую» 1924‑го, но и она, с шестью зубами и то ли смеющимися, то ли грозящими глазами‑прорезями, в которых, кажется, мелькает еще одна пара очей, весьма колоритна.)

Теперешним показом отмечают 200‑летие дипотношений России и Швейцарии. Графику, живопись, кукол, рабочие инструменты и т. д. привезли из Центра Пауля Клее в Берне и из базельского Фонда Бейелера. Плюс три рисунка из закромов самого Пушкинского. Акварельно‑карамельной (но, как всегда, с клеевским оттенком надломленной чудаковатости) «Куколкой» и пляшущими «Масками на лугу» (балаган, клоунада, маски, балансирующие на грани фола акробаты были излюбленным его мотивом, который Клее, видимо, проецировал на судьбу художников) мы обязаны провидчеству Государственного музея нового западного искусства, который купил их еще в 1924‑м, после «Первой всеобщей Германской выставки» в ГИМе.А весело-нежная «Комета над Парижем» прибыла на Волхонку из частного собрания много позже, в 1979-м.

Поражаешься, каким разным, при всей стилистической узнаваемости, он был. От ранних, дотошно копирующих природу рисунков (хотя к штудии обнаженного торса он таки пририсовал хвост), от тщательно выгравированной, но уже с замесом мрачной фантазии «Грозной головы», из которой появляется злобный зверек, а из того растут ветки, — к абстрактным образам-символам, порой написанным просто из линий и штрихов. Вот перчаточные куклы, которых он мастерил для сына. Вот контрастные цветные плоскости, которые так и тянет обратиться в абстракцию (это на Клее так повлиял вояж 1914-го в Тунис), пока они формуют то цветок, то дома Сен-Жермена. Вот контуры, обнимающие беспредметность синего, коричневого, желтого, бежевого и зеленого цвета, — 1940-й, «После акта насилия».

Клее, знакомец Кандинского, преподаватель Баухауза, теоретик — и Клее, уволенный в 1933-м из дюссельдорфской Академии художеств, вернувшийся после прихода к власти нацистов из Германии в Швейцарию, художник, чьи работы показали на печально знаменитой выставке «Дегенеративное искусство» и стали конфисковывать из немецких музеев. Художник, последние годы работавший по принципу «Ни дня без линии» – как бы назло сковывающей склеродермии. И ироничный, и страшный разом.