Никита Алексеев. «Table-clothes, Vegetables, Putin’s Female Incarnations»

Несколько лет назад концептуалист Никита Алексеев сделал, по собственным словам, автоэпитафию. На пасмурно-пастельном фоне холста тонкими высокими буквами значилось: «Родился при Сталине. Умер при Путине. Бывает». Предыдущая алексеевская выставка прошла в Gridchinhall в конце весны, там он живописал пейзажи средней полосы — на свой концептуалистский манер. А теперь, можно сказать, пришло время урожая — хотя теперешний показ (обозначенный именно так, по-аглицки) с прошлым никак не связан. Просто тут много всяких овощей. Но дело не в них.

Вообще-то Алексеев составил такие серии из нежно-акварельных, как он любит и умеет, рисунков. То милые клетчатые скатерти. То на этих скатерках всякие геометрические фигуры: крест, круг, треугольник, квадрат. То эти скатерти вроде как кладутся одна на другую, а поверх перекрещивающихся разноцветных клеток — порей, авокадо, хрен. Но самое главное — жрицы. Это отдельная, самая внушительная, почти монументальная часть. Картина будущего, выполненная в духе древнеегипетских фризов. Тоже натурально, на фоне этих пресловутых клеточек скатертных. Там шагают дамы одна серьезнее другой в таких умопомрачительных нарядах, что хоть сейчас на подиум — в шапочках всяких и все с голой грудью.

Поскольку давно уже есть ощущение, что нынешний президент будет править, сколько хватит сил, а какая будет дальше жизнь, весьма предсказуемо, на художественной повестке дня остается — как это будет выглядеть.

Такой коллективный портрет правительства, представляющего, по сути, инкарнации одной известной персоны. Вот, например, «Роза “три шара” Асламухаммед Бек, главная обвинительница правого крыла» (2564–2656) — в зеленых одеждах, и атрибут ее (тут у всех героинь имеются, как у языческих божеств, атрибуты) — репа. Вот, в шляпе с зелеными ушами, «Машалариса Попутчик, XV-я дева России, аудитор внешнего покоя» (2427–2542) — с морковью. Но самая-самая, пожалуй, «Лидия Гунтуповна Шляпентох, исцелительница бесов» (2095–2187) — в полупрозрачной клетчатой, как шахматное поле, юбке с исполинским черным бантом, в шляпе с российским флажком и с хреном в руках.

Если вернуться на уровень клетчатых скатертей, под ними подписи — такая, к примеру: «Бело-салатная скатерть. Недоумение и грусть». Если туда, где на скатерти застыл треугольник, читаем: «Залез на высокую скалу. Потом боялся спуститься». Там, где на оранжевых «внахлест» с серыми клетками возлежат сельдерей и желтый треугольник, подписано философически-незначащее: «Зима, весна, лето, осень — вот и прошел год». Можно угадывать будущие проекции тревожных ожиданий. Можно отвлечься на однообразное созерцание хода времени. Можно пытаться совмещать смыслы — но ощущение времени такое, что не стоит учить эзопов язык, эти смыслы искать там, куда эпоха их не… ну вы понимаете.