«Обложка — лицо книги»
О выставке
Оказывается, в 1924-м Борис Кустодиев сделал обложку к «Чудесам» Самуила Маршака. Вот так развеивается ощущение, что Кустодиев — это пышные, румяные красавицы. Тут мальчишка в матроске, «сложенный» из тонких черных линий. Можно идти в Третьяковку и за такими открытиями, хотя, скорее всего, пресловутое словосочетание «целевая аудитория» тут окажется воплощенным студентами-дизайнерами да подверженными острому чувству ностальгии …
Оказывается, в 1924-м Борис Кустодиев сделал обложку к «Чудесам» Самуила Маршака. Вот так развеивается ощущение, что Кустодиев — это пышные, румяные красавицы. Тут мальчишка в матроске, «сложенный» из тонких черных линий. Можно идти в Третьяковку и за такими открытиями, хотя, скорее всего, пресловутое словосочетание «целевая аудитория» тут окажется воплощенным студентами-дизайнерами да подверженными острому чувству ностальгии людьми, которые помнят поистрепавшиеся детские книжки, что достались от родственников. Но, доставая из запасников эскизы книжных обложек (а в некоторых случаях — и сами книжки впридачу), музей потчует не только детскими — опять-таки Маршаком с его «Цирком» и каноническими иллюстрациями Владимира Лебедева или книжкой революционерки Златы Лилиной «Наш учитель Ленин. Книжка для детей», на обложку которой Вениамин Белкин поместил строй не очень улыбчивых пионеров. Детские иллюстрации Конашевича, Тырсы, Бруни — тут. Но здесь еще занимавшийся шрифтом как целой пространственной системой Владимир Фаворский с обложкой к «Революционной поэзии современного Запада», и Иван Рерберг с обложкой к «Избранным произведениям Леонардо да Винчи», и символист Павел Кузнецов с альбомом автолитографий «Туркестан», и амазонка авангарда Александра Экстер, оформившая таировские «Записки режиссера», и Эль Лисицкий с подхватившей динамику обложкой к труду Малевича «О новых системах в искусстве. Статика и скорость».