В гостях у Родченко и Степановой

Родченко и Степанова, Ларионов и Гончарова, Древин и Удальцова — хрестоматийно известные по истории искусства пары, про которые тем не менее всегда хочется узнать больше, именно потому что пары. Как, например, их художественные амбиции проявлялись в семейных отношениях? Теперешняя выставка об этом впрямую не рассказывает (а жаль) — она просто про них и про среду. Логично, что «В гости…» запускает именно Пушкинский: дочь художника Варвара Родченко и Александр Лаврентьев в 1992-м подарили музею больше 600 единиц хранения — так самая большая в мире часть их наследия попала на Волхонку. Выставка устроена по принципу, который нынешний директор ГМИИ Марина Лошак прежде использовала в показах галереи «Проун», — личные вещи, видео, произведения искусства, то есть художники и среда, антураж (раз Степанова разрабатывала новые образцы тканей — в зал водрузили швейную машинку Zinger с куском материи). Сперва — витрина, где с милой непосредственностью перемешаны театральный бинокль с сумочкой, перчатки и всякие инструменты для работы художников, а еще письма. Аккуратным бисерным почерком Родченко начинает: «Милая Варя…», рядом — письмо ему уже от дочери: «Пап! Милый! Соскучился ты, но и я не меньше…» Из семейной обстановки, домашней интона ции (за вычетом того, что все это показано по-музейному, в витринах и на постаментах, и не дает сократить дистанцию и почувствовать себя в гостях) с письмами, с родченковскими галифе и купленной в столице мирового искусства Париже шляпой — к театральным работам, например. Он оформляет поставленного Мейерхольдом «Клопа» Маяковского в духе «дизайна для будущего», она, тоже с заглядыванием в будущее, — «Смерть Тарелкина» Сухово-Кобылина в режиссуре того же реформатора.

Степанова, безусловно, известна меньше мужа-экспериментатора, оставившего в наследство последующим поколениям фирменные «родченковские» ракурсы, придумывавшего с Маяковским вновь актуальные плакаты вроде «Стыдитесь, вашего имени еще нет в списке акционеров Добролета. Вся страна следит за этим списком» или «Трудящиеся // Не страшны дороговизна и НЭП // Покупайте дешевый хлеб! // Во всех магазинах и киосках Моссельпрома // в двух шагах от любого дома». Но много и точек пересечения: Родченко и Степанова сотрудничают с журналами «ЛЕФ» и «Новый ЛЕФ», вместе участвуют в знаменитой парижской Международной выставке декоративного искусства и художественной промышленности 1925-го: он представил ставший хрестоматийным многофункциональный «Рабочий клуб», она — в частности, костюмы и декорации к «Смерти Тарелкина». Или вот родченковская рефлексия об авангардных формах — пространственные конструкции, живописные абстракции, а вот — степановские живописные экзерсисы на тему мейерхольдовской «биомеханики», у нее — геометризованные персонажи, «двигающиеся» на картинах, превращающиеся в музыкантов, его же «Танец» — колыхание цветных клиньев. Абстрагирование конструктивиста от реальности, с одной стороны, отпечатается живописной серией циркачей и акробатов, с другой — триптихом «Гладкие доски» 1921 года: желтый, красный и синий холсты. «Я довел живопись до логического конца и выставил три холста — красный, синий и желтый, утверждая: все кончилось. Цвета основные. Каждая плоскость есть плоскость, и не должно быть изображений», — писал
Родченко, будто откликаясь на сказанное за несколько лет до того супрематистом Малевичем: «Я преобразился в нуль форм и выловил себя из омута дряни академического искусства».