Горе от ума — горе уму — горе ума

Глядя, как в свои 90 лет Любимов бегает от режиссерского пульта к сцене, дирижирует актерами и раздает указания помощникам, можно предположить, что сил хватит ему еще на много лет. К своему юбилею Юрий Петрович поставил пьесу о себе: показал, как холодный и здравый рассудок проходит сквозь предубеждения общества, будто сквозь свисающие тряпичные декорации спектакля.

Эти декорации, выполненные кинорежиссером и художником Рустамом Хамдамовым, чем-то напоминают сценографию покойного Давида Боровского. Со сцены свисают, сдвигаясь, скручиваясь и колыхаясь, белые узкие шторы. Это позволяет менять пространство — прямыми цитатами из мейерхольдовской биомеханики застывают за занавесями силуэты актеров. Затем занавески раздвигают, и на сцене — уютный салон с пианино, старинной мебелью и танцующими парами. Одетый в модный макинтош, выплывает Чацкий (Тимур Бадалбейли) и на фоне бальных кринолинов выглядит, по меньшей мере, вызывающе. А на реплике «В Москве ведь нет невестам перевода» лампы в зонтиках-отражателях актеры направляют в зрительный зал, где не только невесты, но и жены и мужья начинают ежиться под ярким светом.

Зонтики — одна из главных метафор спектакля: они объединяют актеров и зрителей, вовлекая всех в действие. Зонтик имитирует суфлерскую будку, человек в которой не только громко подсказывает актерам текст и обменивается с ними репликами. Посреди спектакля суфлер выходит на сцену и оказывается одним из персонажей. Связь между теми, кто на сцене, и теми, кто за нею, становится такой же реальностью, как и сумасшествие Чацкого.

Чувство актуальности, прославившее Любимова в 80-х, не изменяет ему и сейчас: его «Горе от ума» — это блестящая сатирическая иллюстрация к современности. Здесь слухи о безумии Чацкого распространяются по законам черного пиара: именно так получается, что даже друзья находят в нем черты идиота.

В этой современной реальности невероятно востребованным оказывается умение остро мыслить и мгновенно анализировать ситуацию. Чацкий выглядит уже не жертвой собственной язвительности, а героем нашего века — креативщиком или менеджером, для которого скандал — эффективный способ попиариться. Упиваясь своим интеллектуальным превосходством, он ведет себя настолько уверенно, что возникает подозрение, а не успел ли он в своих трехлетних странствиях поработать акцизным брокером где-нибудь на нью-йоркской бирже. И когда в финале Чацкому предлагают карету, кажется, что ему подадут по меньшей мере «Порше», а то и «Феррари».