Жизель

Этот приезжающий к нам премьер Парижской оперы («этуаль», то есть «звезда» — не лестный газетный штамп, а официальный титул, высшая ступенька карьерной лестницы) появился на свет в результате неблагоразумного увлечения дивной балерины. Доминик Кальфуни, в семидесятых вызывавшая в Париже стадионные овации (и ставшая этуалью в 25 лет), бросила лучшую сцену в мире и устремилась в Марсель за красавчиком Дени Ганьо, премьером местной труппы, которой тогда руководил Ролан Пети. Вместо строгой классики и летучих экспериментов Оперы она приобрела: а) танцы почти эстрадные; б) мужа, который вскоре решил, что его в жизни привлекает совсем иное, и в) сына. Существование последнего, безусловно, все оправдывает.

Потому что Матье Ганьо, ставший звездой Парижской оперы еще раньше матушки, в 22 года, относится к тем танцовщикам, что определяют десятилетия. Ребенок, выросший в кулисах театра, расположенного в портовом городе, от этого города и от этого театра не взял ничего. Не бульварные злодеи и рвущие страсть в клочья любовники, штампуемые Роланом Пети, стали его ролями, а прохладные принцы, надменные графы, мечтатели и поэты. Конечно, ему помогла внешность — глаза, в которых плещется печаль осенней кошки, эти бесконечные руки и ноги, романтические кудри, удостоенные специального восторженного восклицания рецензента New York Times. Но мы ведь знаем, как людям, даже похожим иногда на Пушкина или Есенина, удается превращать поэтов в жлобов — то, что внутри, прорывается наружу сквозь грим и природное сходство. Ничего подобного не происходит с Ганьо — когда он выходит на сцену, нет никаких сомнений, что перед нами аристократ высшей пробы и человек, способный сочинить сонет. Идеальная выучка, ноги всегда точно встают ровно так, как предписывают учебники. Образцовая элевация (способность во время прыжка задерживаться в воздухе, парить над землей). И беспечность — именно та беспечность, что завершает облик аристократа: будь то дуэль или прыжок в окно, все делается без напряжения, шутя.

В Москву Ганьо приезжает, чтобы станцевать в Музыкальном «Жизель». Графу Альберту, которого в последнее время модно изображать мрачным грешником, чуть ли не героем Достоевского, он щедро добавляет своей фирменной беспечности — и оттого такой острой, такой болезненной становится катастрофа в финале первого акта, ведь совсем ничегошеньки ее не предвещало. Его Жизелью будет одна из самых нежных балерин Мариинки, Евгения Образцова. Она тоже не любит изначальной обреченности и надрыва — потому «Жизель» может выйти неожиданно солнечной. Два часа тихого счастья, импортированного из Петербурга и Парижа, зрителям гарантированы.