Долгая счастливая жизнь (2013 год)

«Саша, ты же сам все прекрасно понимаешь. Подпишешь бумаги — получишь компенсацию. Солидную. И кредит тебе закроем. Ты же умный парень, Саша». Саша (Александр Яценко) сидит в районной администрации, она же местное отделение «Единой России». Саша — из тех самых новых фермеров: с хозяйством, наемными работниками и секретаршей из администрации (Анна Котова) в постели. Дела идут не очень: пока получается зарабатывать только на картошке, но Саша как раз собирался монтировать птичник, ну и вообще успел в мурманском поселке обжиться. Теперь придется сниматься с места — власть забирает арендованную ему землю. Саша, в принципе, не против. Надо только мужикам объявить.

С мужиками выйдет загвоздка. «Александр Сергеевич, ну как же так!» «Александр Сергеевич, мы за вас, будем бороться!» «Александр Сергеевич, я ружье принесу». От такого напора Саша, конечно, обалдеет — от компенсации откажется, начнет ставить птичник, вступит с администрацией в конфликт, даже секретаршу выгонит; что ж он — не Александр Сергеевич, что ли? Мужиков, правда, надолго в этой борьбе не хватит — у кого рыбалка, у кого жена, кому вдруг надо в Карелию смотаться.

Путь от Саши до Александра Сергеевича в итоге этой неловкой, необязательной попытки постоять за свои права оказывается длиною в жизнь, причем короткую и несчастную. «Долгая счастливая жизнь» заимствует название у Летова (а не у Шпаликова, как можно подумать), а канву сюжета — у классического вестерна «Ровно в полдень». Первый в саундтрек так и не попал, от второго в сценарии почти ничего не осталось. Но гены и того, и другого оказываются столь мощными, столь живучими, что все равно задают проклятое пространство фильма, очерчивают меловой круг — который послужит для героя не спасательным, а гибельным. Классический жанр о временах торжества беззакония пропитывается решительно русским, непереводимым психоделическим мороком — и оборачивается фильмом, напряжение в котором держится уже не сюжетом (как в нормальном жанровом кино), а самим ощущением трагической предрешенности. Именно оно — а не желание подкинуть опостылевшей власти проблем — и превращает застенчивого фермера Сашу в полноценного героя, транслирующего неврозы не частные, но общественные, толкает его на поступок, на прямое действие, то есть ровно на то, на что оказывались неспособны все персонажи стоящего русского кино последних лет. Именно в мощи, заложенной в саму русскую землю (соскочившие от проблем мужики — лишь ее порождения), Хлебников находит тот двигатель, который только и может сделать простого русского человека героем — и который потом обязательно его погубит; что ж, зов самой земли в отечественном кино всегда служил мотивировкой куда более убедительной, чем любые «нормальные» цели. Хлебников при этом то и дело прерывается на один и тот же план реки, рядом с которой живет Саша, — что сначала кажется лишней манерностью, приемом, рифмой. Рифма эта, впрочем, не так декоративна, как кажется, — через мерный гул течения реки сквозит отчаянная пустота местной жизни, где, как ни бейся, ничего не изменится. Все идет по плану.