Этот ребенок

Режиссер и драматург Жоэль Помра во Франции личность известная. Он сам ставит свои пьесы в театрах по всей стране уже лет пятнадцать, в 2006 году был выбран хедлайнером юбилейного, шестидесятого Авиньонского фестиваля, где участвовали сразу три его спектакля. Один из них — «Торговцы» — успешно прошел на последнем NET’е. И — что может быть еще престижнее — сам Питер Брук приглашает его стать резидентом знаменитого театра «Буфф дю Нор».

Что делать такому профи в театре «Практика», который позиционирует себя как площадку для экспериментов? Он явно не собирался удивить нас новизной темы. Что может быть традиционнее темы «отцов и детей»? Режиссер не стремился пощеголять владением техническими новинками. В пустом пространстве спектакля «Этот ребенок» даже стул появляется не в каждой сцене. Он не демонстрировал свое умение заставлять актеров выделывать невероятные трюки или эпатировать зрителей преодолением всевозможных табу. Его исполнители почти неподвижны, одеты нейтрально. Зато точны, достоверны и искренны. И в этом — его искусство. Помра говорит то, что действительно важно ему и его актерам, да так, что его невозможно не выслушать.

Спектакль — это цепь эпизодов, не связанных ничем, кроме темы: родители и дети выясняют отношения. Зрители застают даже не весь разговор, а лишь его отрывок, когда становится ясно: не понимает или не любит, или любя не понимает. Отец и сын, мать и дочь, мать и сын, запинаясь или привычно-спокойно повторяясь, или произнося заготовленные тирады, говорят друг другу страшные слова, обвиняют, поучают, просят прощения. Помра не рассказывает нам историю персонажей, чтобы мы могли сами решить, кто из них виноват. Не дает нам точно понять их социальное положение, чтобы мы могли убедиться, что виновато общество. В разных эпизодах одни и те же актеры играют то родителей, то детей, чтобы даже простая зрительская симпатия не заставила нас встать на ту или другую сторону. Иногда мы даже не видим лица говорящего или видим только его тень. Но постепенно начинаем узнавать их слова, как произнесенные нами или нашими близкими. Мы начинаем воспринимать их как тени самих себя. Начинаем чувствовать, что пресловутый конфликт отцов и детей — это всегда боль, преодолеть которую возможно (если еще возможно) только вместе.

Эмоциональной кульминацией спектакля становится сцена, где мать приходит в морг для опознания. Мы не знаем, кто она, как погиб мальчик, кто в этом виноват. Мы до последнего мгновения, как и она, не знаем, ее ли это сын. Но ужас матери пронизывает зал. И становится очевидно: нет ничего страшнее, когда родители и дети теряют друг друга.