4 месяца, 3 недели и 2 дня (2007 год)

«Нельзя быть честным и одновременно думать о комфорте зрителей», — утверждает режиссер Кристьян Мунджу. Действительно, его фильм «4 месяца, 3 недели и 2 дня», получивший «Золотую пальмовую ветвь» на фестивале в Каннах, не только жесток, но и предельно откровенен — возможно, даже в большей степени, чем хотелось бы самому режиссеру.

Мунджу, один из тех, кого критики называют «румынской новой волной» (Кристи Пуи, Корнелиу Порумбою, Кристьян Немеску), наверное, собирался на примере истории об обычных людях времен Чаушеску поведать жуткую правду об ужасах румынского социализма. Но получилась не социальная, идеологически ангажированная драма, а вневременной триллер. Напряженное ожидание, дождь, звук шагов в холодном переулке, прерывистое, сбитое бегом дыхание, тьма (в Румынии тех времен в дефиците было все, даже электричество) — натуральный фильм-нуар. Две подруги, Отилия (Анамария Маринка) и Гэбицэ (Лаура Василию), живут в одной комнате студенческого общежития. На дворе — конец 1980-х, слякотная зима, разруха. В подворотнях африканские студенты спекулируют сигаретами и парфюмерией. В автобусах орудуют тетки-контролеры. Совершенно ошалевшая Гэбицэ — весь фильм она проходит как во сне — просит более деловую подругу помочь в деликатном вопросе: она хочет избавиться от ребенка, но официально аборты запрещены. И вот начинается инферно. С превеликим трудом Отилия снимает комнату в захудалой гостинице, долго договаривается с неким господином Бебе, специалистом по подпольным абортам. Все идет не по плану, наперекосяк. Обстоятельства становятся все непредвиденнее, наступают холодные сумерки — тут оператор засовывает ручную камеру чуть ли не под мышку и из фактурного, даже экзотического в своей обшарпанности соцарта фильм превращается в тряскую nouvelle vague.

Ощущение бытовой неустроенности и досадных неприятностей перерастает в ужас надвигающейся смерти — вполне вероятный исход аборта на этом, вынесенном в название сроке. И уж совсем душераздирающей ситуация становится, когда Отилия, выскочив ненадолго из гостиницы, оказывается на празднике в семье своего парня — и обо всем происходящем вокруг мы догадываемся по выражению ее лица. Светские разговоры за салатиками и, казалось бы, нисколько не преступная болтовня благополучного поколения «отцов» выглядят омерзительной беспечностью, напоминающей в лучшем случае пир во время чумы. Ад всегда рядом — вот, пожалуй, главная идея «4 месяцев». Казалось бы, при чем тут социализм?