Декамерон

Декалог по «Декамерону». Высокие чувства и земные страсти в спектакле Кирилла Серебренникова

Автор: Антонина Шевченко

Когда Кирилл Серебренников ставил на берлинской сцене спектакль по новеллам Боккаччо, слова «пандемия» не было в нашем повседневном лексиконе, а ситуация закрытого из-за эпидемии чумы города казалась чем-то исторически далеким и в наши дни невозможным. Отец-основатель «Седьмой студии» и Гоголь-центра оказался провидцем — но, думается, это участь каждого большого художника.

Премьера спектакля «Декамерон» состоялась в марте прошлого года на сцене Deutsches Theater Berlin. Будучи невыездным, режиссер дистанционно сращивал немецких актеров и музыкантов и шестерых артистов труппы Гоголь-центра. В итоге родился декалог: переписанные рукой Кирилла Серебренникова десять новелл легли в четыре раздела времен года. Если Боккаччо можно рассматривать как Вивальди, то Серебренников выступил в роли Макса Рихтера. Перекладывая сюжеты на современный лад, где-то бережно сохраняя оригинал, как в «Святом» или «Королеве», а где-то лихо и с азартом пересочиняя, как в «Чате» или «Я тебя нет», он делает ритм более нервным, рваным и сумрачно тревожным. Сдержанность, проявленную Кириллом Семеновичем в «Декамероне», можно увидеть еще разве что в «Палачах» по пьесе Мартина МакДоны. Вот и здесь итальянский огонь чувств облачился в холодную немецкую кожу.

Действие происходит в спортивном зале, где бодрые и самые обыкновенные старушки (совсем не актрисы) повторяют за внешне железной, но скрывающей внутренний огонь героиней Ирины Выборновой ряд упражнений. Возникает вопрос — откуда старушки, но ответ может показаться невероятно простым. Кто еще в наше допандемийное время мог рассказывать друг другу истории о беспечной молодости и опьяняющей любви? Только бабушки, оказавшиеся бок о бок на длительное время — допустим, в некоем санатории, где кроме спортивной зарядки и делать-то нечего. К тому же масло в огонь добавляют молоденькие медбратья, демонстрирующие свою атлетичность и гибкость. Глядя на их пышущие жизнью тела, не грех и замечтаться.

В гибкости актерам Гоголь-центра не откажешь — им приходится молниеносно перескакивать из образа в образ, из новеллы в новеллу. И если широта таланта Филиппа Авдеева для завсегдатаев Гоголь-центра уже давно не секрет (а здесь он меняется прямо на глазах), то комедийная ипостась Георгия Кудренко — счастливое открытие. Когда его герой, молоденький фитнес-тренер, оказывается между двух огней — влюбившейся в него хозяйкой в исполнении берлинской актрисы Регины Циммерманн (ее можно также увидеть в записи спектакля Михаэля Тальхаймера «Эмилия Галотти») и грозным хозяином (нашим Олегом Гущиным), — наблюдать за его щенячьими метаниями невероятно смешно.

Впрочем, не каждая новелла так витально искрится. Олег Гущин как раз раскрывается в одной из самых жестоких новелл «Сердце». Военный в шинели начинает свой рассказ с оды любви к дочери и заканчивает его проявлением крайней степени жестокости. В процессе он будто увеличивается в размерах, в финале становясь гигантом с дикой животной свирепостью и налитыми кровью глазами.

Немецкие актеры, как ни крути, другой школы — более сдержанные на фоне привычной нам порывистости и горячности. И все же ансамбль сложился. Кажется, диалог — это ключевое слово в этом спектакле: диалог молодости и старости, любви и жестокости, двух разных театральных школ и двух языков. Российские актеры говорят на русском, немецкие — на немецком, а перевод тут же, на экранах — как вне сцены, так и прямо на ней. В хорошем театре зритель в переводе не нуждается, даже на таком литературоцентристском спектакле, как «Декамерон». Человеческая душа — потемки, но базис понятен.

Сцепляющим веществом становится звезда немецкого кабаре 1990-х Жоржетта Ди, которая также участвует в спектакле Боба Уилсона «Сонеты Шекспира». Это крупный 60-летний мужчина, облаченный в черное бархатное платье и платок с крупными цветами. Жоржетта немолода, но цепляется за молодость. Она — между: между старостью и молодостью, красотой и уродством, мужественностью и женственностью. Выходит она, величественная и инфернальная, чтобы исполнить четыре песни о любви — весенней, осенней, летней и зимней. Однако и у нее есть сольный номер. Пожалуй, это один из самых ярких эпизодов вечера — монолог неверной жены, которая любит мужа, но не в силах побороть свою страсть. Он полон какого-то темного тлеющего огня, который вот-вот превратится в угли и дым.

Времена года начинаются зимой и ей же заканчиваются. Хладный круг замыкается, как колесо сансары. Серебренников давно не отличается оптимизмом, и здесь его тоже не стоит выискивать. Хеппи-энд необязателен, хотя возможен. Высокие чувства не побеждают земные страсти — наверное, оттого, что сюжет разворачивается на земле, где бал правит сила гравитации и с полетами нынче сложности.

Чтобы не омрачать вечер, в качестве эпилога на сцену вновь выходят старушки. После правильно выполненных упражнений они получают право голоса. Они рассказывают свои истории о любви — разной, но в основном долгой и счастливой. Ведь хоть жизнь и театр, но театр — не жизнь.