Дядя Ваня

«Дядя Ваня»: Актуальная элегия Йена Риксона

Автор рецензии: Нелли Когут

Проект Theatre HD показывает на экранах кинотеатров спектакль «Дядя Ваня» Йена Риксона, в котором блистают Тоби Джонс и Ричард Армитидж. Январская премьера лондонского Театра Гарольда Пинтера не должна была попасть на киноэкраны. Но вызванный эпидемиологической обстановкой локдаун поставил на паузу сценическое существование спектакля в последние недели премьерного блока, и постановка разошлась по экранам кинотеатров всего мира.

«Дядя Ваня» отличается от остальных показов Национального театра в кино тем, что это не стандартная трансляция театрализованного события. Спектакль записывался в зале без зрителей и представляет собой полноценную киноадаптацию сценического произведения — отсутствие аудитории дало больше свободы в манипулировании камерами.

Спектакль предваряют кадры артистов, впервые с марта возвращающихся в театр Гарольда Пинтера. В защитных масках, они отряхивают зонтики и входят в пустой зал. Все тихо и покрыто пылью, но постепенно энергия игры берет верх над вакуумом заброшенного пространства. Само действие обретает еще большую напряженность из-за возникающего контраста: мы переносимся в место и время, где ни одна деталь не напоминает ни о Лондоне, ни о любом другом городе XXI века.

Тягучая, медлительная атмосфера этой полуразрушенной и полной теней усадьбы погружает в таинственность ускользающей, а может, уже безвозвратно исчезнувшей эпохи рубежа веков. В гостиной, где происходит действие, художник по свету Бруно Поет и сценограф Рэй Смит воплотили все поблекшее величие дворянского гнезда.

Внутренняя обстановка усадьбы покрыта патиной увядания: коричневато-зеленые приглушенные цвета, сиротливо оголенные кирпичные стены. Вторгающаяся сквозь окно растительность – символ отвоевывающей свое пространство дикой природы, постепенно заметающей следы человеческого присутствия. На всем видны следы старения и тоскливого угасания.

Пьеса адаптирована для британского театра Конором МакФерсоном. Главное, что обращает на себя внимание в этой версии чеховского текста, помимо акцента на проблемах окружающей среды — это то, что некоторые диалоги представлены как прямые обращения к публике. Персонажи несколько раз прерываются, чтобы рассказать зрителю, словно исповедуясь, о своих душевных терзаниях.

Лауреат премий «Бафта» и «Оливье», звезда театра и кино Тоби Джонс («Голодные игры», «Первый мститель: Другая война», «Шерлок») привносит в образ дяди Вани что-то поистине чеховское — в нем соединяется воедино комическое и трагическое. Это Ваня, который тащит поместье на своих плечах, и Джонс подчеркивает его вклад в налаживание хозяйственной деятельности в имении; но параллельно с этим актер передает и юмор, к которому Ваня прибегает, чтобы облегчить трудности. Состояние персонажа оказывается подобным призрачной игре света, отбрасываемым на стену очертаниям листвы зимнего сада за окном: постоянно колышущимся, прозрачным и трудноуловимым. Джонс представляет нам очень трогательного Войницкого, несколько мрачного и чудаковатого, который всегда немножко пьян, чтобы не чувствовать боль от потраченной впустую жизни.

Джонс — центр тяжести этого спектакля, вокруг которого организуется весь актерский ансамбль, и в первую очередь, находящийся всегда на взводе местный врач Астров (Ричард Армитидж), разделяющий с ним любовь к выпивке и печальной красавице Елене (Розалинд Элиазар).

Сдерживаемая страсть и охватившая всех безнадежность наиболее полно воплотились в Соне в исполнении Эми Лу Вуд, известной по роли Эйми Гиббс в нашумевшем сериале Netflix «Половое воспитание». Она едва ли не самый трагичный персонаж этого собрания сломанных судеб. Вуд тонко улавливает глубокую печаль Сони, которая, отвергнутая Астровым, отказывается от своих мечтаний и, вместе с ними, от самой возможности любви.

Ричард Армитидж (сыгравший Торина Дубощита в кинотрилогии «Хоббит» Питера Джексона, известный также по ролям в сериалах «Север и юг», «Робин Гуд», «Шпионы») в роли доктора Астрова говорит об опасностях вырубки лесов с таким пылом романтика-идеалиста, что становится непонятно, а по сути — равнозначно, распадается ли измученная душа Астрова или мир вокруг. Он уверен в необратимой деградации реальности, и его мрачные прогнозы вполне могут подтверждаться и заголовками из сегодняшних газет. Но этот пессимизм направлен, скорее, в сторону человеческих возможностей в целом, их катастрофической ограниченности.

Кульминацией спектакля становится сцена, в которой Ваня и Астров напиваются всю ночь напролет — оба жалки и беззащитны. Трепетные души, измученные тоской по несбыточным высоким идеалам — красоты, любви, справедливости, застрявшие в сельской провинции во власти безумно эгоцентричного мнимого интеллигента Серебрякова (Роджер Аллам). Краткие моменты душевной близости, той маленькой радости, которая у них осталась, воодушевляет раскрыться и Соню. Она решается на робкое признание в своих чувствах Астрову, но эмоциональные удары, которые обрушатся на нее впоследствии, гасят всякую надежду на счастье.

Однако при всей укорененности стиля постановки в эстетике дореволюционной России, нельзя не отметить, что в основе своей она как нельзя лучше отражает настроения сегодняшнего дня. «Дядя Ваня» — это скорбная элегия о сообществе, которое находится в подвешенном состоянии в условиях стагнации. И вряд ли существует что-то более подходящее для описания жизни в эпоху изоляции, одиночества и утраты хоть какой-то определенной картины будущего.