Костик

Царевна Нина и серый волк. «Костик» в Театре им. А.С. Пушкина

Автор: Нелли Когут

В насыщенном московском театральном предсезонье «Костик» Дмитрия Крымова — одно из самых заметных событий. Это не первый случай, когда режиссер обращается к теме театра, психологии творческой личности и судьбы человека, отдавшего всего себя искусству. «Все тут» в театре «Школа современной пьесы» он посвятил своим родителям — равновеликим режиссеру Анатолию Эфросу и театральному критику Наталье Крымовой. Герой его спектакля «„Дон Жуан“. Генеральная репетиция» в Мастерской Петра Фоменко — собирательный образ режиссера ХХ века. Однако в случае с «Костиком» особенно ярко проявилось то, как любовь Крымова к гротескной выразительности легко выливается в трагикомедию с социальным окрасом.

Собственно такой была и сама чеховская «Чайка», по мотивам которой сочиняет свой спектакль режиссер. Там Аркадина, Тригорин, Треплев и Заречная существуют в шатком, неустойчивом мире, который распадается на их глазах. Блиставшая когда-то в Харькове актриса Аркадина и беллетрист-неудачник Тригорин сталкиваются лицом к лицу с «новыми формами», которыми Костя Треплев и Нина Заречная пытаются как-то разбередить общее затхлое болото, но оказываются бессильны.

Уже не в усадьбе, а просто на даче собираются представители, если можно так сказать, культуры, точнее — отечественной эстрады. Тригорин здесь превращен в поэта-песенника в состоянии перманентного творческого кризиса, Аркадина — в певицу, похожую на постоянную участницу фестивалей «Песня года» и «Золотой граммофон» с соответствующим репертуаром. В спектакле Крымова Треплев также протестно настроен по отношению к укоренившимся устоям — он старается противопоставить «новое искусство» популярным жанрам, но все равно будет звучать непобедимый русский шансон, который с надрывом исполняет Аркадина в исполнении Виктории Исаковой.

Как и Треплев, Крымов ищет и находит для «Чайки», этой вечной пьесы, новую форму — он помещает извечное противостояние тупого, закоснелого консерватизма и всего нового и прогрессивного в обстоятельства сегодняшнего времени. Особенно остро звучит вступительный монолог Шамраева (Бориса Дьяченко), который на правах управляющего в духе официоза «основ государственной культурной политики» рассуждает о нехватке духовности у современных людей искусства. В ответ парируют, как водится, молодые и более свободные обитатели дома. Даже в пьесу, сочиненную Треплевым и разыгрываемую Ниной на берегу озера, помимо привычных «людей, львов, орлов и куропаток», неожиданно вкрапляются слова из судебной речи фигуранта «московского дела» Егора Жукова: «Много внимания, как нам говорят, уделяется институту семьи и патриотизма, а ключевой традиционной ценностью называют христианскую веру. Может быть, это даже и хорошо, потому что христианская этика действительно включает в себя те ценности, которые мне поистине близки».

Только это новое и прогрессивное настолько беспомощно и бессильно, что Костик в буквальном смысле здесь без рук — и купленные мамой протезы, произведенные на харьковском заводе, вряд ли могут облегчить жизнь, такими приспособлениями можно только собаку покормить. А так и придется Костику почти весь первый акт лежать лицом в луже (волшебное озеро давно измельчало), не в силах пошевелиться. Застрелиться и то придется ногой. Костик в исполнении Александра Дмитриева — трогательный молодой человек с зелеными волосами, увлеченный и уязвимый в своей любви к Нине, слишком деликатный и ранимый для этого мира. И Нина ему под стать — безответно любящая Тригорина, чайкой пронзительно вскрикивает от каждого его прикосновения. Все как у Чехова: «много разговоров о литературе, мало действия, пять пудов любви».

Всех героев объединяет общее отравляющее чувство неоправдавшихся надежд, погребенных где-то в толще случайных эпизодов жизни мечтаний, и больше — неслучившейся судьбы. Тригорин (Александр Матросов) — олицетворение нестыковки внешнего и внутреннего. Он ходит в куртке с надписью Coca-Cola, демонстрируя свободный расслабленный стиль жизни, стремление к успеху, пытается сочинять новую городскую поэзию — рэп, а внутри сожалеет, что как-то давно хотел написать, но так и не написал про «кремлевского горца». Ни Мандельштам, ни Oxxxymiron, ни там, ни здесь, как все остальные, так и мыкается по жизни, соблазняя женщин не своими мелодиями, а меланхоличными напевами Шарля Азнавура. Осенние листья здесь покрывают всю сцену, свои шуршанием говоря об угасании, замирании, погибели.

Виктория Исакова в этом спектакле — Аркадина, которой точно не может быть ни в одной другой трактовке «Чайки», потому что, помимо авторского текста, она существует в дополнительных обстоятельствах, привнесенных режиссером. Эта работа по-настоящему грандиозна: внешне жесткая, китчевая, как рыба в воде в мире русского блатного шансона, кутающаяся в бушлат и павлопосадский платок — она точно знает, как жить в этом мире, чтобы не пропасть. При этом актриса вскрывает тайные механизмы того, как человек постепенно погружается в эту муторную, безрадостную, похожую на застоявшееся болото жизнь, где главное — прокричать, пропеть что-то громкое и оглушающее, например, «Москва, звонят колокола». Только бы не слышать правды, которую ей отчаянно пытается донести Костик. А за этим брутально-патриотическим фасадом таится понятный всем страх — остаться одной, быть непонятой, нищенствовать. Страх нелюбви.

Восторг зрителей вызывает обаятельный черный ньюфаундленд Атрей, который в бескорыстных порывах каждый раз пытается спасать людей, то и дело норовящих пойти ко дну. Так и Нина Заречная при первом же появлении поскальзывается и падает в воду — бежала читать со сцены монолог о мировой душе, а оказалась в луже. Анастасия Мытражик (в очередь с ней в спектакле играет Мария Смольникова) очень трогательно и нежно относится к своей героине. Нина — идеалистка, посвятившая себя достижению высокой цели, оказывается неготовой к реальной жизни, которая, как это часто бывает, вместо вдохновенной игры на сцене подкидывает ей шоу мыльных пузырей и выступления в кабаках. Мытражик разыгрывает настоящую трагедию романтической героини, столкнувшейся с неизбежным несоответствием действительности мечтам.

Сказочное, фантастическое измерение спектаклю дали и танцующая пара из «Лебединого озера» — самого романтического из балетов, — и преображение в финале Нины в сказочную царевну. Она надевает сверкающую корону, платье (костюм для анимации) и верхом на огромном волке покидает и Костика, и сцену, и зрительный зал. Здесь вообще все живут в мире мифов и самообольщения. И, пожалуй, никто лучше Крымова, давно провозглашенного главным волшебником отечественного театра, не мог показать одновременно и опасность, и спасительность иллюзий «о завтрашнем дне».

Билеты можно приобрести на официальном сайте