Левша

Стальной характер и подковы. «Левша» в Театре Наций

Автор: Нелли Когут

Идея постановки «Левши» Николая Лескова принадлежит Евгению Миронову. Поместить в нее поэтическую, музыкальную интонацию Лескова и всю сопутствующую метафорику можно было только средствами физического театра, и тут вполне закономерно на помощь пришел Максим Диденко, который до этого поставил в Театре Наций мрачно-нуарного «Идиота» Достоевского с Мышкиным-Ингеборгой Дапкунайте и ретро-футуристический мюзикл «Цирк», переосмысливающий советскую реальность.

Диденко — один из тех российских режиссеров, который по-настоящему умеет работать с кинетикой, и не просто для создания впечатляющих эффектов, а для извлечения из него потенциала для интерпретации. При очевидном приоритете визуального над текстовым Диденко крайне интересуют заложенные в текст смыслы. Ни один образ не существует ради образа.

Одним из самых интригующих постановочных решений стало то, что роль блохи отдана двум примам-балеринам, исполняющим ее в очередь — Диане Вишневой и Ксении Шевцовой, представительницам Мариинского театра и Музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко соответственно. Стальная блоха, невиданное заморское чудо инженерной мысли, и танцовщицы высшего ранга и правда вызывают похожие ассоциации — некое почти божественное создание, вершина мастерства и искусности.

Сам текст сказа на сцене не произносится — медиумом для него служит огромный экран во весь задник. Так, параллельный сюжет, протекающий на сцене, вплетается в контекст литературного произведения — и наоборот. Как в «Левше» Лескова перемешаны реальные и выдуманные исторические события, а российские императоры Александр I и Николай I становятся участниками легенды о гениальном тульском мастере, так в спектакле к рассказу о левше добавляется еще и история «из наших дней» о таком же гениальном самородке-электрике, который случайно выиграл билеты на спектакль театра Наций «Горбачев», устранил последствия внезапного короткого замыкания и остался работать в театре. А пропуском в мир искусства стало то, что на конкурсный вопрос — как звали Левшу в произведении Лескова, он знал ответ. Никак. Вот так вот часто гений в России оказывается в положении маленького человека, незамеченного никем. Это и станет магистральной темой яркого, смешного, страшного и вызывающего сочувствие зрелища на подмостках Театра Наций.

Монологи для Левши версии XXI века написал драматург Валерий Печейкин, и это тот текст, который звучит на сцене. Как оказалось, лесковские темы очень комфортно существуют и в лексике, и в общей парадигме нашего времени. Император Александр Павлович, решивший «по Европе проездиться», чтобы убедиться, что «мы, русские, со своим значением никуда не годимся», и Николай Павлович, убежденный в превосходстве русских, а также в острой необходимости ответить на вызов англичан в виде чудесной стальной блохи, умеющей танцевать, — такие мотивы можно заметить и у современных политических деятелей.

В гротескной, почти клоунской манере обоих монархов играет очень пластичный Гурген Цатурян. Он тоже персонаж физического театра: есть ритмические акценты, концентрированное интенсивное существование на сцене. По слаженности и отточенности действий он из тех, кто обнажает музыкальность структуры спектакля.

Не изменился и «народ», воплощенный в фигуре гениального, но не признанного мастера Левши. Евгений Стычкин (уже работавший с Максимом Диденко в спектакле «Норма» в Театре на Бронной) — не только простодушный и искренний во всех проявлениях «рубаха парень», но и, что называется, «человек от театра»: он вскрывает магию театра, вынимает ее наружу. Начинает с того, что еще до начала спектакля при зрителях, которые только заходят в зал, устанавливает софиты и, перемещаясь со сцены на верхние ярусы театра, попутно рассказывает о семье, о мире для правшей и о том, как получил взбучку от отца, потому что писал левой рукой, обращается к балерине как к артистке, исполняющей в данный момент роль, и вообще делится впечатлениями о работе в театре. Однако вот он надевает «крестьянский» парик соломенного цвета, и действие переносится в середину XIX века.

Здесь вообще эпохи между собой переплетаются, пространство-время скручивается и вздыбливается в монументальную семиметровую гору — земли русской. Костюмы и сценографию для спектакля разрабатывала художница Мария Трегубова — идея, как кажется, состояла в том, что всю русскую бесприютность и неизбывную национальную хтонь можно увидеть через такой огромный (сначала черный, похожий то ли на неприступную скалу, то ли свалку, а потом покрытый зеленой травой) холм, на вершине которого возвышается императорский трон (гора, правда, поглотит и его, и императора). У ее подножия неприкаянной кучкой бандитов шатаются русские мужики, где-то в глухой провинции ограбившие казака Платова, один за одним будут спускаться вниз и падать в люк «преисподней» российские правители: Ленин, Сталин, Раиса Максимовна и Горбачев (его в последний момент отведут в сторону «за кулисы» истории, еще не время).

В финале, как в одеяло, в землю завернется Левша — он найдет покой под крестом прямо под покровом родной земли. Нельзя не оценить и не восхититься многозначительностью и глубиной метафоры. Россия — это такая гора, где всегда кто-то выше, кто-то ниже, это и Голгофа — вершина страданий, и, как в любой горной местности, воздух здесь разрежен, поэтому дышать довольно трудно.

Эта гора исчезает, закрывается белой стеной — например, в сценах путешествий в Европу. Первый раз поездку за границу, в Англию, предпринимает Александр I, когда и покупает блоху, а англичане пытаются поразить его разными «хитростями». Европа в спектакле рассказывается через костюмы: пышные белые платья с каркасами, прически-корабли на голове, а, когда царь идет осматривать местный сахарный завод, на актерах появляются парики из сахарной ваты. Второй раз в Лондон едет уже Левша, чтобы показать подкованную блоху и посрамить уже английских мастеров. В современной британской столице все одеты в кислотного цвета латекс, ботинки на платформе и кожу — словом, все живет под лозунгом celebrate diversity. Такой Лондон больше напоминает клубную жизнь Берлина, и взгляд этот, прямо скажем, утрированно-стереотипный, но ведь для Левши, как и для многих невыездных русских, все выглядит именно так.

Спектакль в целом построен на контрастах. Пока условная Европа продолжает презентовать свои достижения в промышленности, погружается в пучину масскульта и принимает условия новой этики, в России отдают предпочтение «разумному, доброму, вечному» и завороженно смотрят на танец блохи в круглом окошке «мелкоскопа».

Хореография Владимира Варнавы, в частности для самой блохи, здесь не открыто эмоциональна. Это холодная красота — таким и должен быть хрупкий, но стальной механизм, плод человеческого разума и точного расчета. Партия блохи основана на современных формах танца. Движения построены на балансе, инерции, точно выверенных углах, статичном фиксировании. Ксения Шевцова получила прекрасный и очень органичный для себя хореографический материал, при этом рваная пластика нисколько не мешает ей быть женственной.

Эмоциональность и боль русской души раскрываются в момент, когда Левша снабжает блоху подковами, а попутно и душевной тоской. Фарфоровая куколка в белом парике превращается в русскую женщину в валенках, ватнике и шали и вместо танцев затягивает стилизованную под русскую народную колыбельную песню: «А крутой бережок — это грудь моя, шелковая трава — это волос мой, а речная вода — это слезки мои, ключевая вода — это кровь моя».

Музыка Ивана Кушнира представляет собой переосмысление народных мотивов и ритмов. В живом исполнении (музыканты перед сценой — это фортепиано, трио струнных и дуэт духовых) это создает тягучую звуковую массу, заполняющую все пространство и проявляющую еще ярче главные темы спектакля: общую иррациональность, дикую природную мощь русской жизни, живительную и губительную одновременно.

Купить билеты.