Зойкина квартира
О спектакле
Спектакль Евгения Писарева по пьесе Булгакова о жизни обитателей шестикомнатной квартиры и ее предприимчивой хозяйки по имени Зоя с Александрой Урсуляк в главной роли.
Как Зоя дошла до жизни такой: «Зойкина квартира» в Театре им. А.С. Пушкина
Автор: Нелли Когут
Художественный руководитель Театра им. А.С. Пушкина Евгений Писарев выпустил премьеру по «Зойкиной квартире» – уже второй спектакль на сцене театра в этом сезоне по пьесе Михаила Булгакова. Осенью после почти векового отсутствия в репертуаре вновь появился остросатирический «Багровый остров». Там – про отношения художника с власть имущими, здесь – про нэповский беспредел и существование в безумии вседозволенности.
Эта «Зойкина квартира» в соавторстве с художником-сценографом Зиновием Марголиным и художником по костюмам Марией Даниловой стилистически безупречна, по атмосфере и антуражу напоминает недавний хит Евгения Писарева в театре Наций «Кабаре». Роднит их и смысловое наполнение – оба спектакля об анатомии социальных связей во время крушения империи.
В послереволюционном котле люди выживали как могли. Очаровательная и умная Зоя (Александра Урсуляк) предприимчиво открывает в своей квартире самый настоящий притон под прикрытием швейной мастерской, дабы вывезти себя и своего постоянно пребывающего в наркотическом плену и меланхолии возлюбленного Обольянинова (Александр Дмитриев) в Париж. Вокруг нее собираются помощники-прихлебатели: бойкая и проворная девица Манюшка (Елизавета Кононова); проходимец, приторговывающий запрещенными веществами китаец Херувим (Назар Сафонов); трепетная, некогда «из благородных» девушка Алла Вадимовна (Анна Кармакова), первая «манекенщица». Но вот руководитель крупного металлургического треста Гусь-Ремонтный (Александр Матросов) узнает в Аллочке свою любовницу. Человеческие судьбы катятся под откос, да и возможно ли устоять на этом наклонном, словно давшем крену полу – яркий и точный образ как внутреннего состояния героев, так и жизни большой страны. Заканчивается все, ожидаемо, кровью и крахом.
Евгений Писарев выбрал очень тонкий подход к изображению нэпа, когда хоть трупы и появляются на сцене, вокруг живая музыка, красивые платья и отчаянная красота. Режиссер идет от одной приметы времени к другой, от бахромы на платье до сигаретки в женских пальцах, от проходимцев-авантюристов, слетающихся на малейший запах денег, до девушек, готовых ради лучшей жизни работать в «доме свиданий». Писарев работает не просто с текстом, бесконечно открытым разным интерпретациям, он имеет дело со временем, живым, страшным, в котором, независимо от изображаемой эпохи, с проклятой периодичностью наступает слом. Серебряный век, вся «избыточная» красота модерна кончилась, остались одни пародии на романсы.
Жемчужина спектакля, и довольно увесистая и примечательная, – выход девушек-«манекенщиц» перед колоритным хозяином жизни Гусь-Ремонтным. В осколках былого прекрасного мира родился макабрический псевдонародный танец «а-ля русс» Манюшки в черном платье и черном кокошнике. Красота в сочиненных Павлом Акимкиным романсах про ветерок, хризантемы и поцелуи – умирающая, ускользающая. Это у Вертинского все было искренне, здесь эти образы комичны («ваши пальцы окажутся ближе, чем от сердца мой новый стилет») и становятся поводом целой россыпи блистательных «вставных» музыкальных номеров. Сами выражения «встречи кровоточат», «внезапный припадок слез» выглядят какими-то сиротливыми, смешными, ненужными гостями в этом новом практичном и жестком мире.
Изображение жесткого столкновения с реальностью возникает не только из-за точной апроприации коллективной исторической памяти, а в спектакле есть еще крайне колоритные образы чекистов в длинных кожаных плащах, совершенно инфернальные (товарищ Пеструхин – Александр Анисимов). Эмоциональность повествованию добавляют еще и очень театральные, эффектные, «фокуснические» эпизоды вроде оживающей тени Зои на потолке, «кокаинового» облака, в котором все танцуют в отчаянном забытьи, массовые статичные фронтальные мизансцены, когда все резко прерывается и герои смотрят в глаза зрителям. Редко, когда так тонко удается передать страсть Булгакова к мистификациям, непонятной чертовской изнанке жизни, перенятую им от Гоголя.
Еще более проницаемой грань между бытовым и потусторонним делает образ бессловесной старушки (Инна Кара-Моско), олицетворяющей квартиру. Трогательная, элегантная, она тщетно пытается найти себе угол в этом покосившемся, ставшем неуютным пространстве, но никто из новых обитателей уже не обращает на нее внимания.
Само собой, Александра Урсуляк – выдающаяся Зоя; костюмы прошлой эпохи сидят на ней как влитые, обладая всеми навыками синтетического артиста, она прекрасно и поет, и танцует. Но дело тут не только в мастерстве – есть в Александре Урсуляк какая-то магия звезд начала ХХ века, очень подходящая к этой роли, по крайней мере, по умению создать флер таинственности ее смело можно сравнить с Гретой Гарбо.
Выходит Александр Матросов – и срывает первую реплику аплодисментами, умением так кардинально перевоплотиться, что кто бы мог подумать, что в образе Гусь-Ремонтного будут внешние и характерные параллели с Брежневым и прочими советскими вождями. Прекрасный гротескный образ создал Сергей Миллер, его управдом Аллилуйя, ловкий взяточник, умеющий грамотно актерствовать в любой ситуации. Александр Дмитриев играет внешне нелепого, неприспособленного к жизни «маэстро», при каждом удобном случае кидающегося к роялю, берущего деньги на опиум у своей возлюбленной, но внутри это довольно жестокая история. Он – сама изломанность декаданса. Тут сразу понятно, что в наступившей реальности такие люди – увы, ненадолго. Чего не скажешь – еще одна большая актерская удача – об Аметистове в исполнении Александра Кубанина. Он, заядлый игрок не только за столом, но и в жизни, достает отовсюду карты, где нужно и не нужно извинится, умеет просочиться сквозь пальцы и раствориться в воздухе и весь, вплоть до пальцев, постоянно словно танцует. От каждого актерского исполнения тут получаешь искреннее наслаждение.
В XXI веке текст Булгакова вновь оборачивается трагифарсом, смехом сквозь боль и слезы, жутковатым балаганом на этом последнем празднике жизни.