“В кино и в футболе разбираются все”. Интервью с Павлом Руминовым
Режиссер Павел Руминов прежде был известен как гений самопиара. Комментируя каждое свое намерение и действие в интервью и блогах, он стал модным персонажем задолго до своего полнометражного дебюта — фильма «Мертвые дочери», действие которого происходит в спальных районах Москвы. Маскируясь под японский хоррор, картина неожиданно оказывается очень русской историей о преступлении и наказании. Души убитых матерью девочек наказывают молодых людей, которым не удается жить не по лжи — то есть, по Руминову, жертвой может стать каждый из нас.
Мы очень мало знаем о том, откуда на нашу голову взялся Павел Руминов…
Чего рассказывать? Главное, чтобы человек пробудился, а в каком месте, не важно. Я родился во Владивостоке, там были холмы. И когда тебе приходится все время забираться на гору, то учишься, наверное, к чему-то стремиться. Так возникают разные модные персонажи, которые забираются на Олимп. Мне-то на Олимп не надо было, я просто в школу ходил. До восьмого класса, пока не понял, что учиться можно самому.
И пошел в библиотеку?
Я ее ограбил. Никому не нужны были книги о кино, я их забрал себе. Там были картинки — космолеты, монстры. Это все будоражило. Хотелось делать такое же.
Какое кино ты тогда смотрел, японское?
Это все мифы. Никаких японских фильмов во Владивостоке нет. Ничего там японского нет, кроме машин, потому что машины помогают торговцам торговать, а что помогает торговать, то сейчас и на первом плане. Я смотрел кино нескучное, чтобы был экшен. Пристрастился к Брайану Де Пальме, потому что увидел запретный плод, насилие, кровь и фантазию. Пережил шок, и это сформировало мою мечту.
Как тебе пришла в голову мысль поехать в Москву?
А вот ты бы пожила во Владивостоке, она бы тебе тоже пришла. Из тех, кто там остался, ни один не снял фильм, заметила? Я редактировал газету и снимал рекламу. Потом снял PR-ролик губернатору, на гонорар с которого я купил себе телевизор и видак. Потом делал фильм мэру. Меня понесло — получился несусветный авангард. Начало было выдержано в стилистике итальянских политических триллеров: ноги Хозяина, он входит в кабинет, поднимается по лестнице, приветствует невидимых сотрудников. Мэру не понравилось, он сказал: «Что это у меня за носки-гондоны?„ И тут я понял, что в кино все разбираются так же хорошо, как и в футболе.
Потом я поехал в Москву и понес свое демо на MTV. Я снимал ролики про меховые сковородки, про человека, который вместо того, чтобы застрелиться, стал читать газету. Москва оказалась городом немного более провинциальным, чем наш Владивосток — с обсуждениями рок-музыки, кино, новинок секонд-хенда и супермодных хабаровских групп. Думал, сейчас устроят руководить департаментом видеоклипов. Не знал тогда, кто вообще талантливей меня в России. Но смотрю — не берут. И тут продюсер Леня Бурлаков предложил мне придумывать сценарии видеоклипов.
Каких, например?
Я сочинил пару сценариев для Земфиры. Поехал в Прагу помогать ей снять ролик с чешским режиссером. На студии был замок, который остался от незаконченного проекта Кэтрин Бигелоу про Жанну д’Арк. Мне говорят: “Паша, сценарий — это хорошо. Но зачем терять такую декорацию?„ И вот я сидел и думал, как бы мне этот средневековый замок соединить с моим сюжетом про двух больных СПИДом ребят, которые в последний свой день решили потусоваться.
И тогда ты начал снимать сам.
Я приехал из Праги разочарованный и понял: можно ныть, а можно начать снимать самому. И сделал один клип на Кипре. Если от него в истории останется какой-то след, то его надо уничтожить. Вообще, надо всем миром проголосовать, сделать “анти Ноев ковчег„ фильмов и запустить его в космос, избавив нас от всех серий „Пятницы, 13“ и хотя бы от 10% мексиканских сериалов про то, как баба не дает. В этот ковчег я бы положил три-четыре свои работы. Вот рекламу каши одной — никогда, она хорошая была. Потом делал трейлеры — одним из первых был “Дневник его жены„, клипы для Найка Борзова, Дельфина, „Ундервуда“, „Ночных снайперов“.
Ты говоришь, что теперь сразу несколько американских студий предлагают тебе ремейк „Мертвых дочерей“…
Знаешь, сколько мы потратили на то, чтобы „Мертвые дочери“ стали голливудским фильмом? Тысячу долларов! Мы сняли трейлер, и я сказал: “Американцы захотят сделать ремейк, потому что „Дэд дотерз“ — это новый бренд». На второй день съемок до меня доходит новость, что компания Vertigo Entertainment, которая сделала «Отступников» и «Дом у озера», интересуется, как можно посмотреть наш фильм.
Они вроде всеми новинками интересуются…
Ага, они много чем интересуются. Но ты много знаешь русскоязычных сценаристов, которые разрабатывают проекты в Голливуде? Не на гениальность нашу они польстились — на умело поданную идею, оригинальный и простой концепт. Это самый большой комплимент мне и моим людям.
«Мертвые дочери» оказались не столько хоррором, сколько психологическим триллером.
Я хотел соединить «Крик» и «Звонок» с советскими фильмами о юношестве. Стыдно было снимать просто жанровый фильм. В последнее время я стал много смотреть советских фильмов. «Берегись автомобиля!» — это Билли Уайлдер чистой воды, но с русской ноткой. Я потрясен этой идеей — совместить американский триллер и русскую метафизику. Я хочу показать американцам и европейцам, что в жанре, который требует ремесла и головы, мы тоже можем что-то сделать. Пусть знают, что русское кино — это не только корова в тумане и бабушка, которая три минуты экранного времени идет ее доить. Та же бабушка будет лучше жить и меньше идти до коровы, если наше кино окрепнет и вдохнет силу в нацию.