Всем голова. Интервью с Сергеем Шнуровым

У Сергея Шнурова вышел новый альбом. Я сижу в его офисе, на Коломенской улице в центре Петербурга. У Шнурова сломана нога, поэтому я только что бегал за пивом. Мы слушаем новую пластинку «Ленинграда», которая называется «Хлеб». Это очень смешные песни. Одна про то, что вся Россия — большой футбольный клуб. В другой — припев из песни группы Uma2rmaн про теннис. «Смотри, они поют „теннис большой“, я пою „у меня все плохо“, а потом опять они тянут „это хорошо-о-о“. Круто же!„ — Шнуров заливисто смеется, делает глоток пива и начинает кататься по офису на стуле.

Расскажите сначала про название нового альбома. Он ведь не сразу стал „Хлебом“?

Было название „Цой мертв“, которое умерло, как Цой. Песни изменились, альбом скомпилирован по-другому, и Цой там оказался вроде как жив. Так что альбом называется „Хлеб“.

Почему „Хлеб“?

Потому что на самом деле Россия попрежнему является аграрной страной, а не, б…, поставщиком нефти. Можно было бы назвать, конечно, „Нефть“, но мы решили, пусть будет „Хлеб“. Меня нефть волнует меньше, чем хлеб, и опять же „Ленинград“ и „Хлеб“ – хорошее сочетание. Для блокадного города хлеб — это все. А вовсе не нефть.

А как для „Хлеба“ песни писали?

Я вспомнил стиль, который мне раньше очень нравился, — сайкобилли, и у меня была идея фикс — записать такой альбом. Поделали-поделали, потом послушали, поняли, что жуть ужасная, и разбавили другими песнями.

Про что вообще альбом?

На самом деле название „Хлеб“ более провокационное, чем все, что раньше было у „Ленинграда“. Потому что подразумевается: “Жри и не п…!„ Собственно говоря, так живет сейчас современное наше общество. Думать не надо. Есть жратва — и отлично!

А как вы думаете, этот посыл будет понятен слушателям?

Ну, я уже об этом не думаю. Я делаю для себя. Главное, чтобы друзья понимали. Поймут поклонники, не поймут — какая разница! Главное, чтобы бабки платили, а остальное все х…я.

Но с дисков-то вы мало получите. Ведь русские артисты зарабатывают не пластинками, а концертами.

П…т они все, эти русские артисты. Просто, наверное, им мало. А мне не мало. Мне отлично.

А рэп на новой пластинке будет?

Да. Рэп — это единственная форма поэзии, которая вообще сейчас существует. Все остальное — это х…я действительно.

Расскажите про шансонье Стаса Барецкого. Вы же на альбоме две его песни поете? И альбом у него на вашем лейбле выходит…

Да. Ну как-то криво мы познакомились. Мне попал диск, на нем было написано “Стас Барецкий + Елочные игрушки — демо„. Я с удовольствием ездил всюду с этим компактом, слушал его. И в самолете мне попался приятель мой — Бухарин, музыкальный критик. Я ему поставил. Бухарин разнес весточку, что Шнур слушает Барецкого. Ну, до „Елочных игрушек“ это докатилось, и они нас познакомили.

А какие его песни вы выбрали?

Ну, это случайно получилось. Говорю: “Стас, давай напиши про Машу Шарапову что-нибудь!„ Закинул удочку, а он взял и текст написал. Я его чуть подредактировал. Своровал у группы Uma2rmaн припев — и все.

Насчет ворованных припевов… Правда, что песня „Я свободен“ — про Ходорковского?

Ну, отчасти правда, но вообще это о всех людях, которые томятся в застенках по каким-то сложносочиненным обвинениям.

А у вас есть какое-нибудь сформировавшееся представление о политической ситуации? Вот Ходорковского посадили — это плохо или хорошо?

Нет, что Ходорковского посадили — не плохо, плохо, что Абрамовича не посадили. Ну если сажать, то всех. Мне нравятся последовательные действия. А к политике у меня отношение очень простое: последний честный политик — Гитлер. А остальные все — п…ц. Они говорят, но не делают. Гитлер говорил и делал.

Говорят, что вы очень много зарабатываете на рингтонах. Ходят слухи, что вы миллиардер.

Ну не миллиардер. Миллионер — да, миллиардер — нет. Мы же не на Западе. По сравнению с тем, сколько артисты получают на Западе, мы, конечно, мало зарабатываем. На золотом унитазе с ведром кокаина под рукой от передоза не умру.

А рингтоны что, правда, такое выгодное дело?

Выгодное. Вообще торговля воздухом — это всегда выгодно. Когда ничего не делаешь, а деньги идут.

Вы вообще жадный человек?

К счастью, нет.

Говорят, что вы с компанией Gala Records как раз из-за жадности судитесь…

Перестань, если б я был жадный, я бы, конечно, не судился. А просто получал бы авторские отчисления. Суд — это убыточное дело по определению. Мне просто нужно испортить кровь этим людям, чем я успешно и занимаюсь.

А почему вы стали с ними судиться?

Принцип. Мне не нравится, когда меня нае…ют. Они сделали это не очень жестко, но некрасиво. Я хочу вернуть себе права на собственные песни. Они некорректный договор мне подсунули, который я бы в жизни не подписал, если бы понимал, что подписываю. Это как с продажей квартиры. Ну нае…ли, не убивать же их за это. Я же вроде как человек-то цивилизованный.

Говорят, что не очень: деретесь… Когда дрались в последний раз?

Не помню. Но правда: часто дерусь. Хотелось бы реже.

А почему деретесь?

Потому что мне не нравится мир, в котором я живу. Ну не нравится мне. И многие люди не нравятся. Уе…нов очень много. Это не я плохой, это они говно.

А вам не нравится драться?

Да, невеселое это дело. Ну что в нем веселого? Все же все равно остаются при своих. Я просто не хожу по клубам в последнее время и так себя ограждаю от драк.

А почему не ходите?

Из-за того, что в клубах уе…нов много. Я бы ходил, но количество сволочей в геометрической прогрессии растет. Поэтому мне сложно. А сейчас вот еще ногу сломал.

Тоже в драке?

Нет. В аэропорту — о ступеньку ударился.

То есть сейчас сволочей больше, чем в 1998-м, когда группа „Ленинград“ начиналась?

Гораздо больше.

Может, это оттого, что у вас стало больше поклонников?

Нет, из-за того, что нефть дорогая. И никто ни х… не делает. В 99-м жрать было нечего, и все чего-то делали после кризиса. Я прекрасно помню этот момент, когда, б…, звонок с мобильного телефона стоил какие-то космические бабки. Доллар стоил 6 рублей, а потом вдруг стал 26.

А вообще вам не надоело, что на улице все подходят и говорят: „Давай выпьем“? Не надоел ваш образ в сознании массового слушателя?

Мы, к счастью, чаще за границей выступаем, поэтому в России бываем довольно редко. Вот в этом месяце — 10 дней. Потому что мы — самая русская группа на свете. Мы — как хор Пятницкого. Раньше эту функцию выполняли балалаечники.

Вам не кажется, что вас теперь всюду приглашают, например на MTV Russian Music Awards, в предвкушении скандала?

Я думаю, что нет. Если меня не провоцировать, скандала не будет. Но я себя неуютно чувствую в компании уе…нов. Если подсадить ко мне очень много уе…нов, то я просто не смогу с ними…

На RMA много было уе…нов?

Уе…нов было бешеное, б…, количество, но я их не видел. Я был занят, к счастью.

А вам церемония-то понравилась?

Не могу сказать, что мне понравилось. „Ленинградский фронт“ (документальный фильм про ВОВ, показанный петербургским телевидением. — Прим. Time Out) мне понравилось вести гораздо больше.

А будете еще какую-нибудь передачу вести?

В следующем году, думаю, да. На ТНТ. Передача очень простая, называется „12 праздников“. Я каждый месяц отправляюсь в какую-то точку мира, где сейчас зае…сь. Ну, например, на бразильский карнавал. И показываю, как это на самом деле происходит, какие праздники бывают.

Не тяжело так много дел сразу делать?

Трудно. Б…, ну кто-то же в этой стране должен работать. Кто-то должен ехать за границу, б…, и не туда деньги везти, а наоборот — оттуда. Ну хотя бы кто-то один.

Ну да. “Заводы стоят, полстраны гитаристов…„

Так дело в том, что гитаристы-то х… . Были б нормальные, так ради бога: поехали бы чесать по миру. Как „Ленинград“ поступает. Вообще замечательно. Нет, все, б…, расп… конкретные.

„Ленинград“ часто зовут на корпоративные вечеринки. А у кого бы вы не стали выступать?

Мы — короли корпоративного рока! Никогда не отказываемся — это глупо.

А у Абрамовича бы выступили?

У Абрамовича? Думаю, что он даже не позвал бы. Он же такой, судя по тому, что я вижу, ссыковатый парень.

Боится, что вы ему что-нибудь сломаете?

Я думаю, он за репутацию боится.

А как топ-менеджеры на вас реагируют? Эпатируете их?

Так они за этим и зовут. Я положительно отношусь к тем людям, которые хоть что-то делают. Расп… просто зае…ли.

Вам кажется, что их много?

Вся страна ни х… не делает. Начиная, б…, от правительства и заканчивая последним дворником. И все, б…, сидят перед телевизором и смотрят программу с Познером: а чего ж мы так х… живем?

А вы сами телевизор смотрите?

Конечно смотрю.

Любимые передачи?

Все. „Аншлаг“ обожаю. Вот, б…, страна таксистов и комиков, на х… . Таксисты возят комиков, а те себе веселятся. И в КВН все играют. Шутники х…вы.

А какой у вас любимый юморист?

Жванецкий. А лампочку в подъезде некому вкрутить, б… . Потому что все в телевизоре ишутят.

Но у вас-то нормальный подъезд!

Потому что работаем. Наняли какую-то ответственную за всю х…, которая моет, вкручивает лампочки.

За восемь лет существования группы вы выпускаете уже 11-й альбом — это ведь очень много…

Да, много. Так я бы с удовольствием не писал. А что остальные не пишут?! Б…, какого х… эти музыканты раз запишут альбом и поехали в тур… На два года. Я хочу музыки. Где она, б…? Где? Я просто музыки хочу.

А что вам понравилось за последнее время?

В том-то и дело, что ни х… не нравится. Поэтому сам и пишу. Понравилось бы что-нибудь — перестал бы писать.

А Барецкий?

Барецкий — да. Гениально!

А новые альбомы грандов слышали — „ДДТ“, Земфира?..

Я послушал Шевчука, да. Ну это п…ц — белая горячка у человека. Поток сознания.

Барецкий как раз про вас говорит: “У Шнура два слова, и все — прямо в точку!„

Вот, а у Шевчука миллион слов, и всё. Я вот не понимаю, о чем эти песни. Ставишь Высоцкого — понимаешь, это песня про то-то. Есть эмоции, есть настроение. А Шевчук — это какой-то порожняк. „Лечебные охи“, как я это называю. Как сеансы Кашпировского — приходишь, б…, и головой, на х…, начинаешь крутить. От чего — непонятно. Целитель из Уфы, б….

Я разговаривал с Кашпировским, и он мне, кстати, сказал, что боится смерти. А вы боитесь?

Я смерти не боюсь. Я с дьяволом договор не подписывал. Кашпировскому ясно, чего бояться. Конечно, в аду-то ему, б…, пряников не дадут.

А пластинок, значит, никаких хороших не слышали в последнее время?

Ну Барецкого я слушал долго. „Кровосток“ слушал долго. Но это, опять же, больше поэзия, чем музыка.

Кстати, стихи хорошие сейчас есть?

Да я ненавижу этих поэтов. Представляешь, сидит такой, б…, и в тетрадочке строчит, чтобы я потом читал. Да ни за что!

Что же вы тогда читаете?

Ну с книжками тоже жопа случилась. Последнее, что я прочитал, — „Аист Марабу“ Ирвина Уэлша, который написал ее х… знает в каком году. Ну Пелевина приходится читать, Сорокина. Собственно, Сорокин мне всегда нравился. Пелевин — меньше.

А „Детей Розенталя“ вы смотрели?

Нет, конечно. Я не люблю места, в которых нельзя курить.

Значит, в театры не ходите. А в музеи? В Эрмитаже давно были?

В Эрмитаже — месяц назад. Я же пишу картинки иногда. Мне надо было посмотреть на Матисса — как все это сделано. Зашел, посмотрел на Матисса и ушел.

А давно вы рисуете?

С детства. Вот мои работы (показывает): „В Эрмитаже“, „Смерть менеджера“, „Нефть“. Этим летом написал.

Это ведь такой же „Ленинград“, только на холсте.

Ну не совсем. Хотя, может быть… Сложно от себя отделаться.

Продаете картины?

Нет. Зачем их продавать, если с каждой секундой они дорожают? Чем ближе моя смерть, тем они дороже.

То есть вы уже свыклись со своим положением народного героя?

Глупо с этим бороться. Зачем? Дурак я, что ли?!

Кому наследство оставите?

Сыну.

А сын музыкой интересуется?

Да, ему нравится Пафф Дэдди. Сыну пять лет — нормальный вменяемый молодой человек. Кто не слушает рэп, тот, б…, просто старпер. Вообще, кроме рэпа, никаких прорывов. Ну, может быть, White Stripes — скупил все альбомы. Очень много у Джека Уайта интересных находок, и гитарист он гениальный. Ну а вот Franz Ferdinand — это полный п…ц. Ху…вее я ничего не слышал. Появляется человек, берет два аккорда. Все говорят: “О, ни х… себе, он на гитаре еще играть умеет…„

А с кино вы завязали?

Нет. Не дают. Я же, б…, великий кинокомпозитор, и все это понимают. Теперь я еще и консультирую при монтаже. Ну, „Бумер-2“. Еще фильм, который, надеюсь, будет называться „Военная тайна“. Это я название предложил. И, б…, не скажешь, про что он. Но фильм ох…ный.

„Бумер-2“ – хороший фильм будет?

У меня с „Бумером“ сложные отношения. Но мне кажется, что все равно это направление более правильное, чем „Ночной дозор“, б… . Мы все-таки родина великого советского кинематографа, и от этого открещиваться глупо. И стремиться сделать ответ Голливуду — это плевок в бесконечность, х…я. А вот то кино я уважаю и люблю. У меня учителя — кинокомпозиторы Александр Зацепин и Андрей Петров.

А играть в кино зовут?

Я бы не пошел, даже если бы позвали. Это глупо. Как грамотный маркетолог я понимаю, что, даже если мне за съемочный день в кино платят 1000, ну 2000 долларов,- это убыток. Значит, я занимаюсь х…ей.

На что вы деньги тратите? Вот эти ваши рингтоновские миллионы?

Ну так как-то, на все.

В бутике одежду не покупаете?

Нет. Мы за границей покупаем. Алкошопинг это называется. Когда вещь не должна стоить дороже 10 евро. Хотя куртка, б…, может стоить 50.

Так на что еще вы тратите деньги?

Да я как-то не задумываюсь. У меня денег нет: они там лежат где-то на счете. Я как жил до 1998 года, так и живу. Вот у меня было 100 рублей. Мы с тобой выпили пива, и все — денег больше у меня нет. Ну а поехать куда-то сейчас… Для этого и нужны бабы. Позвонил — она приехала. Зачем деньги? На самом деле единственное преимущество — я могу дать в долг. Вот это да! Это ох…ая привилегия. У меня все друзья берут в долг. Я даже не помню, прощаю часто.

Кстати, о друзьях. Круг общения за время существования „Ленинграда“ изменился?

К счастью, нет. Я вообще никого к себе не подпускаю. Ну и из старых друзей никто не отпал. Один мой лучший друг, с которым мы пережили х… тучу и радостей, и неприятностей, женился и у него родился ребенок, поэтому мы сейчас не пьем. Но созваниваемся регулярно.

Что вы сейчас пьете? Я знаю, у вас это периодами: водка, виски…

Вчера водки перебрал… Все возвращается на круги своя.

А много песен, которые вы, выпив, сочинили, а потом забыли?

До фига. Но если забывается, то у меня такое отношение: значит говно и было.

А печень у вас не болит?

Я воспитываю силу воли — не пить нельзя. Если ты не пьешь, ты начинаешь что-то делать, начинаешь участвовать в строительстве этого еб… мира. А мир меня не устраивает. Ну правда, не устраивает.

Может, никто не работает из-за того, что все пьют?

Нет. Вот тут совершенно другая ситуация. Ладно бы они пили. Так они и ни х… не делают, и не пьют. Чем молодежь занимается?! Х… знает. Не знаю.

Но молодежь — это же ваша целевая аудитория…

Жаль. Мне искренне жаль.

А вы хотите, чтобы вас кто слушал?

Я хотел бы, чтобы меня не слушали. На самом деле „Ленинград“ — это такая группа-паразит. Она появляется тогда, когда есть какие-то болевые точки. Если бы их не было, так и нас бы не было. Я просто вижу эти точки, чувствую проблематику. И противостою этой действительности.

А кто еще кроме вас? Федоров? Мамонов?

Да, пожалуй. Вот Ленька Федоров, кстати, отговорил меня музыку бросать. Встретились мы с ним в поезде, выпили. “Не, — говорит, — нельзя тебе бросать! Давай, делай свое дело».

Вас, кстати, из-за этих «болевых точек» часто сравнивают с Высоцким.

Не. Это чушь. Несопоставимые совсем фигуры. Все-таки моя душа ближе к Энди Уорхолу: я люблю нае…вать.

А чем бы вы занялись, если бы бросили все?

Я собирался в экспедицию ехать. Археологическую. Один. Ну или вдвоем, еще один чувак упал на хвост. Нормальная мужская работа. Уж точно в офис не пошел бы.

Новый альбом «Хлеб» «вставит» нормально?

Да, я думаю, что он «уберет» всех. Он, конечно, дико депрессивный по сути. Но это не мы такие. Это жизнь такая…