Русские стрит-арт художники о Бэнкси и себе
Кирилл Кто Что вам нравится в Бэнкси?
Та стратегия, которую он использует, является идеальной для стрит-артиста — это практически отсутствие навязывания собственного имени, широко интерпретируемые остросоциальные сюжеты, лаконизм и демократизм. Что мне не нравится — что он такой один, что он присвоил себе достижения многих по-прежнему анонимных стрит-артистов. И если любому изданию захочется написать про граффити, всегда всплывает имя Бэнкси. Авторов, сопоставимых с ним по интересности работ, достаточно, но все мы вспоминаем сразу только про Бэнкси.
Как вы пытаетесь изменить мир?
Нескромно художнику говорить про собственные работы и объяснять, что в них заложено. Я занимаюсь проектом перераспределения, в том числе через стрит-арт — беру в одной среде, выношу в другую, и это начинает художественно и идейно работать. Все, что сделано в технике степлеризма, сделано на основе мусора, предметов, которые маркируются в обычной жизни как мусор. Провокация в этом есть, только если вглядываться и понимать, что это мусор. Провокация — на сталкивании парадигм: парадигма современного мира — все выкинуть, обновиться, парадигма моего творчества — как можно больше сохранить, повторно, в третий, десятый раз использовать. Такой стрит-арт — не совсем стрит-арт. Я, скорее, занимаюсь environment-артом или public-артом.
Нужна ли анонимность?
Анонимность — это палка о двух концах. Он анонимен, потому что никто не знает его в лицо, но он не анонимен, потому что его имя популярно и легко отыскивается. Мой никнейм практически нельзя отыскать, потому что он совпадает с тем вопросом, которым задается зритель при встрече с любой работой. И то, что имя было засвечено в медиа, не навредило моей концепции. Ведь для простого зрителя того, что происходит в медиа и на территории современного искусства, — не существует, а работа действует вот прямо здесь: вы идете по улице, видите работу, и вы о ней думаете. А если вы находитесь на территории современного искусства, то для вас уже ничья работа не анонимна. Большинство лучших своих работ я не подписываю и не фотографирую, и удовольствие получаю от того, что люди на них реагируют, даже где-то обсуждают.
Валерий Чтак Что вам нравится в Бэнкси?
Бэнкси сообразительный. Большинство его работ — это такой застывший мультфильм, который всегда работает. Большинство граффитчиков очень похожи друг на друга, все время говорят, что пытаются обыгрывать пространство, но только у него это получается. Может, так про него можно сказать, потому что он известен, а может, потому он и стал известен. Он придумывает ловкие ходы, веселые, интеллигентные, а с другой стороны — достаточно демократичные и люмпенские. Это хорошее искусство, которого нам так не хватает. Мне не нравятся его политические работы, разрисовывания палестинской стены. Потому что это пошлость — вообще касаться данной темы.
Как вы пытаетесь изменить мир?
Я занимаюсь искусством, которое всегда в стенах институций. Если бы был граффитчиком, думал бы совсем по-другому. Я никакой мир не меняю, просто добавляю в него больше холстов с картинами, а от этого ничего серьезно не меняется, люди как у Курского вокзала ночевали, так и ночуют. Чтобы изменить мир, нужно идти и менять его.
Нужна ли анонимность?
Вполне возможно, это тренд ближайшего столетия. Анонимность — это круто, но это и поза, в каком-то смысле. 15 минут славы — это абсолютно про Россию, все хотят быть известными. А те, кто скрывают лицо и говорят про свою анонимность (как я), они просто хотят быть суперизвестными.
Георгий Литичевский Что вам нравится в Бэнкси?
Мне нравится в целом то, что он делает. И противоречивость его деятельности радует — выступает против музейного искусства, но устраивает акции вторжения в музей и музейные выставки в родном Бристоле. Он не такой плоский, как можно было ожидать, — радикально-анархически-уличный, ничего не признающий.
Как вы пытаетесь изменить мир?
Я начал заниматься искусством в далекие 80-е, а Бэнкси появился уже в 90-х. Для меня важны были Херинг, Баския, безымянные граффитчики. Была и своя культура — не граффити, а каких-то стихийных назаборных надписей. Но смелости не хватало изображать что-то на стенах и заборах. Я работал в технике больших тканей — это были такие переносные граффити. Показывал на квартирных выставках, а однажды развернули с Гошей Острецовым на улице, фотографировали. Нас забрали в милицию, хотя произведение совсем не было протестным. Тут без публики не обошлось — увидели и настучали. Не знаю, проводились ли исследования по поводу влияния Бэнкси на социум, но вот рисовал он на стене, разделяющей Израиль и Палестину, — вроде однозначный акт. А палестинцы решили, что это издевательство над их проблемами.
Нужна ли анонимность?
Мне в Бэнкси нравится специфическая анонимность. Привычнее кликухи, названия групп. А «Бэнкси» тоже звучит как кличка, но все же конкретного лица. Культура граффити связана с анонимностью и с утопией демократизма в искусстве. И это прагматизм — если работать под реальным именем, тут же арестуют как вандала. Не думаю, что очаровательный псевдоним является причиной эффекта Бэнкси, — он разумно прославляет не имя, а проект. Бэнкси мне нравится. А вообще граффити убьет то, что оно станет официально признанным.
Миша Most Что вам нравится в Бэнкси?
То, что этот человек что-то заявляет зрителю, пытается донести, обратить внимание. Вообще стрит-арт и граффити держатся на другом, но он, используя их инструменты, о чем-то говорит. И, в общем, мне это близко. Вся эта шумиха вокруг его персоны — скрывается он или нет, устраивает ли выставки, снимает ли кино — это все неважно. Важна его социальная функция.
Как вы пытаетесь изменить мир?
Когда я одиннадцать лет назад начал писать на стене «Зачем?», может, это в голове у кого-то что-то изменило. Любая вещь, которая делается, на кого-то обязательно влияет. Есть вещи, которые действуют на пять человек, а есть — на пять миллионов. «Зачем?» я делал не один — начал, продолжили друзья, которые подхватили идею, это многие заметили. Это стало появляться в кино, книгах, клипах. Наверное, людей что-то в этом зацепило. Само слово, его смысл. Мне кажется, именно эта моя работа могла сильнее всего повлиять на людей. Хотя надеюсь, что каждый мой рисунок кому-то о чем-то скажет.
Нужна ли анонимность?
Анонимность лица — да, анонимность имени — для стрит-арта вообще это не подходит, потому что граффити основывается на том, что человек пиарит свое имя, это как реклама. Просто он не показывает свое лицо, не называет настоящую фамилию — можно ли это назвать анонимностью?
На Западе без анонимности просто нельзя, если будут знать, кто это, придут и скажут: «Ты испортил то здание». К Бэнкси не придут, потому что его рисунки под стекло уже ставят, а к другим таким ребятам придут. У нас можно так, немножко вальяжно. У нас граффити по-другому начиналось, и к этому по-другому относятся власти и милиция. Я понимаю, что от того, что я с вами встретился, ничего не произойдет. Если бы был в Америке, боялся бы, что вы меня сдадите.
Евгений Митта, галерист
Такие люди, как Бэнкси, арт-миру просто необходимы, арт-мир в них крайне заинтересован, потому что они создают дискуссионное поле вокруг изобразительного искусства. И своей позицией подчеркивают, что есть области, которые сложны для освоения с точки зрения искусства. Там пересекаются такие вещи, как городская среда, архитектура, вопрос собственности и вопрос социальной активности. Бэнкси работает как раз на стыке всех этих пластов. И то, что он делает, всегда очень точно: популярные, легко считываемые образы, удобные для тиражирования, потому это всегда и обрастает огромной медийной историей. То есть человек явно очень точно отбирает то, что будет работать в пространстве медиа. А то, что он прячется и себя не показывает, — это как раз работает наоборот. Люди сразу интересуются, кто это, что это.
Насколько это искусство? Обсуждать бессмысленно, потому что границы сегодня настолько размыты, и сама ситуация с Бэнкси говорит, что это, очевидно, искусство. Это вызывает очень сильные эмоции у аудитории, превращается в такой дискуссионный предмет, что, в общем, попадает под все определения современного искусства.
Николай «Спайдер» Палажченко, галерист
Мне кажется, главным достижением Бэнкси стала манифестация того, что имя художника и даже его личность не так важны, как бренд. Эта тенденция нарастала к началу ХХI века. ХХ век был временем героев, персонажей, в общем — живых людей. Не только в искусстве.
В XXI веке срок славы короче человеческой жизни: 5 лет — и до свидания, на пенсию — в лучшем случае. Срок известности сокращается, а человеческая жизнь удлиняется. Циничный брендинговый подход к искусству стал очевиден, когда в искусстве распространились арт-группы, которые напоминают группы в шоу-бизнесе. И Бэнкси довел эту тенденцию до полного абсурда: мы ведь даже не знаем, не можем знать наверняка — это группа людей или реальный живой человек. Каждый может прийти и сказать: «Бэнкси — это я». Таким образом, он революционным способом подверг сомнению огромное количество моральных и даже юридических принципов и постулатов, на которых держится современное авторское право и вообще вся индустрия современного искусства. А величие современного художника, я считаю, и состоит именно в том, что он подвергает сомнению то, в чем до него никто не сомневался.