На фиг быть проигравшим, или Один день с Кириллом Серебренниковым
Кирилла Серебренникова я знаю с шестнадцати лет. Он всегда был воспитанным, умным, сверхкоммуникабельным юношей и, хотя учился «при маме с папой» в родном ростовском университете, всегда мечтал стать режиссером. Я в такую перспективу не верила: ну не ему, с его южным акцентом и глазами, как у Филиппа Киркорова, прорываться в богемную элиту. Минуло энное количество лет, и вот мы идем с Кирой через служебный вход МХТ, где он ставит далеко не первый спектакль. На сей раз это «Лес» А.Островского. Говорим ни о чем:
– Кир, а почему ты весь утыкан булавками, даже на причинном месте у тебя булавка?
– Это не булавка — такой дизайн зиппера.
Он идет впереди, я, едва поспевая, следом:
– А на рукаве — булавка?
– Да, от сглаза.
– Неужели у тебя столько злопыхателей?
– Достаточно…
Про Серебренникова критики пишут огромные статьи, студентки ГИТИСа, очарованные то ли самим Серебренниковым (высоченный красавец как-никак), то ли его спектаклями, «строчат» про него курсовые работы. Кирилл сегодня — модный, преуспевающий и необыкновенно вежливый: со всеми раскланивается, всем целует ручки… Южный говор все так же при нем.
Заходим в репетиционный зал. Толпа народа. Музыканты играют, кто-то прыгает, кто-то бегает, актеры старшего поколения ведут интеллигентную беседу. Широким шагом входит Наталья Тенякова (она же Гурмыжская). У нее в руках сигарета, кофе и булочка. Тенякова делает свои три легендарные затяжки — и сигареты нет. Съедает булочку. И вновь берется за сигарету. Авангард Леонтьев (Аркашка Счастливцев) молча мерит комнату шагами. Вбегает Евгения Добровольская, кидается Кириллу на шею (с прочими он чинно поздоровался). Все ждут, когда приедет опаздывающий Дмитрий Назаров (племянник Гурмыжской, Несчастливцев). Наконец тот приезжает, извиняется: «Пробки кругом, господа„. Кирилл допивает чай, хлопает в ладоши и… покатилось.
“Наконец-то мы все вместе собрались. Это большая редкость„, — говорит Серебренников. Он четко „строит“ взрослых дядь и теть, народных и заслуженных. Мальчики из школы-студии МХТ, занятые в спектакле, обращаются к Кире не иначе как „Кирилл Семенович“. И Кирилл Семенович, „сделав“ солидный второй подбородок и эффектно махнув рукой, эдак „пробрасывает“ им что-нибудь умное. Вообще, он очень пластичен (я о „Семеныче“). Бегает по репетиционному залу, успевает каждому что-то сказать, за кого-то прочитать текст, и все без напряга, красиво, эффектно. Не орет, если ему кто-то мешает, а прижимает палец к губам и зловеще говорит: „Тсс….“ Люди отпадают в ужасе. Актеры кротки, но с удовольствием импровизируют и предлагают Серебренникову любопытные штуки. Тот иногда соглашается, но обычно сексуальным полушепотом „отбрыкивается“. Двадцать минут — и благодаря бешеной энергетике Кирилла звезды театра и кино втягиваются в игру, делая все безупречно, четко и слаженно. Серебренников крутится как белка в колесе (от Теняковой к помрежу, от непонятного вида человека к гримерам…). Наконец перерыв. „Семеныч“ идет в буфет. Возвращается, подходит ко мне.
Помнишь, ты мне как-то сказал, для человека нет никого страшнее, чем он сам?
Да, потому что ты знаешь про себя больше, чем остальные, но вынужден это скрывать. А главное, видишь себя, наблюдаешь много-много лет и, соответственно, больше всего устаешь именно от собственной персоны. Иногда хочется как-то измениться, а уже не получается. Короче, масса проблем у человека с самим собой.
Но внешне — ты комильфо, а в общении просто „душечка“…
(Хмурится. Ему явно не нравится слово „душечка“.) Тебе кажется, я такой? Ну, может быть. Хотя… я злоязычным бываю. (Крутит свои волосы, морщится.) Но ощущать внутри зло… Злоба разрушает. А я люблю себя и не хочу саморазрушения.
Поэтому ты репетицию так осторожно ведешь? Вроде увлекаешься процессом, должен бы, по идее, не очень владеть собой, а в итоге: крикнуть на актера — ни-ни?
Не хочу, чтобы работа шла в атмосфере ненависти, — это отвратительно…
Из буфета подтягиваются люди. Опять все ждут Назарова: он где-то не там припарковал машину. Уходит Леонтьев (у него спектакль),прощается со всеми Добровольская. Тексты за них будет читать Кирилл. Репетиция закручивается в тугой узел, и неожиданно, на „коде“, прекращается. Двадцать минут Серебренников беседует с Назаровым о том, что такое и кто такой актер Несчастливцев. Потом вновь подходит ко мне.
Так я и не дождалась, пока ты табуреткой в кого-нибудь запустишь.
Ну, кинул табуретку. Ну, попал в народную артистку. И что в этом хорошего? Мне такая ситуация не кажется комфортной.
А тебе важно, чтобы было комфортно?
(Благостно растягиваясь на стуле.) Да.
В МХТ — комфортно?
Здесь все устроено для удобной работы.
Кира, а зачем ты ставишь „Лес“ в МХТ? Островский традиционно писал для Малого театра. „Лес“ гениально поставил Мейерхольд, и переплюнуть его еще никому не удалось.
Серебренников молча, будто удав, смотрит на меня. Я смолкаю. И он отвечает мне своим зловещим сексуальным полушепотом.
Знаешь, я бы свой спектакль хотел посвятить Мейерхольду и великому советскому театру. Мне нравится пьеса „Лес“. Островский прекрасный драматург, ничем не хуже каких-нибудь западных лопе де вег!
О чем будет твой „Лес“?
Я боюсь заранее сообщать миру благоглупости, которых в спектакле, может, и не будет.
А ты взялся за классику, в частности за Островского, вслед за Чусовой?
(Раздраженно.) Слушай, меня достало, что мою фамилию пишут с кем-то через запятую. Давай не будем ссориться? Говори со мной либо про меня, либо про то, что делаю я.
Ну хорошо, вот, к примеру, мне сегодня показалось, что артисты над тобой подшучивают: говорят, ты выкинешь из пьесы весь текст и оставишь только музыкальные номера?
Н-да… Они все уверены, что им достаточно выйти на сцену, начать плести психологические кружева, и народ побросает свои дела и побежит на это смотреть. Я люблю музыку, балет и воспринимаю спектакль как полифоническое произведение. Не люблю скучный театр, искусство театра — это развлечение со смыслом.
Ты самоуверенный человек?
В меру. Работа требует веры в себя.
Входит художник Коля Симонов, и мы прерываем разговор. Кирилл недоумевает, почему никак не могут “найти мусорную урну 70-х годов XX столетия„. После небольшой перепалки Коля уходит.
Почему ты ставишь спектакль о советских 70-х? Ты так ностальгируешь по СССР?
Во-первых, я ностальгирую по времени своего рождения, а во-вторых, я боюсь, что „прекрасное далеко“, не дай бог, вернется. К тому же хочется разобраться со своими корнями, со своими страхами, привязанностями. И вообще! Мне непонятно, как можно делать спектакль про какой-то абстрактный XIX век?
Ты приехал из провинции — чувствуешь себя маргиналом?
Быть маргиналом сегодня — неправильно. Я не хочу устраивать „бурю в стакане“. Единственная оппозиция, в которой я состою, — это оппозиция к пошлости. Для меня вдруг стало понятно, что режиссеры делятся не на старшее и младшее поколения, а на тех, кто допускает пошлость в своих спектаклях, и на тех, кто ее не допускает. Так вот, быть в наше время маргиналом — пошловато… Слушай, не хочу про это говорить…
На компромиссы часто идешь?
Я вообще не такой компромиссный человек, как может показаться со стороны.
Ты оптимист или пессимист?
Страшный пессимист, понимающий, что мы живем в последние времена человеческого существования. То есть четырежды пессимист. Я понимаю: всеобщий конец скоро, и удивительно, но мне живется спокойно и легко. Я уже не трачу силы на возгласы, крики. Мне кажется, что все происходит в абсолютно очевидном русле разрушения и опустошения.
Давай не будем о конце света.Скажи лучше, тебе нравится быть модным?
Да, конечно!
А можешь представить себя грязным, нечесаным, всеми нелюбимым (как Ван Гог), но — гением!
Это невозможно!Я принимаю душ дважды в день!
Ты что, за буржуазность?
Я за буржуазность!
То есть ты не андерграундный художник?
Ни в коем случае!
А вот страшно богатый буржуа Дэвид Боуи с удовольствием называет себя аутсайдером, даже альбомчик одноименный записал…
Лукавство. Быть аутсайдером некрасиво. На фиг быть проигравшим?! Мне понятен путь тех, кто не участвует в активной социальной жизни, повернулся и честно ушел: играйте, мол, ребята в свои игры. Но нельзя же быть чуть-чуть беременной. “Я не участвую, но хочу кучу денег„?!
А если тебя не допускают к общему столу? Не дают участвовать?
Тогда я организую свой стол. Ненавижу входить в чужие истории, предпочитаю придумывать свои.
ИСТОРИЯ: КРАТКИЙ КУРС
Физик по образованию. Работал в ростовском ТЮЗе, в Театре драмы и на местном телевидении. В 1999 году получил национальную ТЭФИ за фильмы по каталонской драме „Раздетые“ и пьесе Нины Садур „Уличенная ласточка“. Получая премию, благодарил маму. Переехав в Москву, работал на АТВ. Автор телесериалов „Ростов-папа“ и „Дневник убийцы“. На фестивале молодой драматургии „Любимовка“ провел успешную читку пьесы Василия Сигарева о жестокой пенетрации подростка. А в 2001-м „Пластилин“ взорвал театральную общественность Москвы. Со спектакля в Центре драматургии и режиссуры п/р Михаила Рощина и Алексея Казанцева началась театральная карьера Серебренникова. Лицо молодой российской режиссуры. Ставит в „Современнике“, МХТ им. А.П. Чехова, Центре драматургии и режиссуры. В августе на фестивале в Выборге дебютировал в игровом кино: “Рагин. История болезни» по чеховской «Палате №6» (сценарий Михаила Угарова).