“Я сама себе художник”. Интервью с Йоко Оно
После очень успешной ретроспективы «Да. Йоко Оно„, прокатившейся по миру в 2004 году, вдову Джона Леннона уже не называют “самым известным неизвестным художником». Оно верна своей радикальной молодости и один из самых известных перформансов «Cat Piece», где публика срезает с нее одежду, героически повторила в возрасте 70 лет. Она до сих пор считается одним из самых известных концептуальных художников. В Москву Йоко Оно едет с впервые показанной в 2003-м в Нью-Йорке «Одиссеей таракана» — историей об ужасах тирании, сделанной с точки зрения насекомого. Выставку представляет фонд «Русский век» в рамках программы «Специальные гости» Второй московской биеннале современного искусства.
Вы показываете в Москве «Одиссею таракана». Эта та же, что и в Нью-Йорке и Лондоне, выставка с огромными предметами и фотографиями, сделанными с точки зрения таракана? История про ужасный современный мир, загрязнение окружающей среды и тоталитаризм?
Разумеется, но я ее сильно изменила специально для Москвы. Первый раз я делала «Одиссею» в галерее Джеффри Дейча в Нью-Йорке, она отлично получилась в их небольшом зале. В Лондоне было еще лучше — там выставка разворачивалась на четырех этажах Центра современного искусства. Я сделала что-то вроде концлагеря на первом уровне, на втором из него рождается хаос, на третьем видны попытки света прорваться сквозь хаос, а на четвертом царит свет. Увидев план ЦУМа, в котором выставка пройдет в Москве, я попробовала сделать более насыщенную инсталляцию. Я не боюсь повторяться и не боюсь что-то менять. Мои работы все время кажутся мне новыми. Лондон — это шаг вперед по отношению к Нью-Йорку, а Москва станет следующим шагом. Это самая лучшая выставка — потому что она делается сейчас: я всегда влюблена в последнюю работу.
Почему вы использовали цитату из Геринга об отсутствии разницы между демократией и нацизмом?
Необходимо напоминать миру о нацизме, чтобы он не повторился. Люди должны помнить тоталитаризм, когда кто-то решает за них, что делать, и разрушает их жизни.
Вы рассуждаете не как художник, а как философ.
Каждый поэт является пророком, хотя сейчас многие художники боятся делать социально-критическиеработы. Самое важное в моих работах- сообщение.
В ваших работах что-то изменилось — ранние инсталляции были интерактивные, нуждались в активном участии зрителей, а теперь они самодостаточны.
В « Одиссее таракана» есть место, где люди могут соучаствовать. Этого не было в первой редакции, а в Лондоне появилась возможность привлечь публику к участию.
Я слышала, что вы родственница русской художницы Варвары Бубновой, уехавшей в 1922 году в Японию.
Скорее ее сестры Анны — она была замужем за моим дядей. Варвару, насколько я понимаю, гораздо лучше знают в России: еще до отъезда в Японию она была связана с Малевичем и другими знаменитыми художниками- но я об этом ничего не знала, пока не прочитала книгу о ее работах. Я была подростком, мало что понимала, и мы не говорили ни о чем действительно важном, но впечатление мои тети произвели очень сильное. А потом обе вернулись в Советский Союз. Сейчас мне очень интересны работы Варвары и то, что она была музой Малевича.
Вы были связаны с «Флюксусом» (одно из радикальных движений художественного авангарда, во многом наследовавшее дадаизму, оформилось в начале 1960-х. — Прим. Time Out) и с концептуалистами. Что было самым важным для вас в этих движениях? Кто из этих художников вам наиболее интересен?
Я сама. Когда я встретилась с Мачьюнасом (основатель «Флюксуса», выходец из Литвы Джордж Мачьюнас, оказавшийся в США в 1948 году, считал, что «Флюксус» — это прежде всего способ жизни. — Прим. Time Out), я делала примерно то же самое, что и теперь, а вот его творчество изменилось — так что для «Флюксуса» встреча со мной была важнее, чем для меня. Я начала делать концептуальное искусство еще в Японии и продолжаю заниматься им теперь. Нет никого, кто оказал бы на меня серьезное влияние.
Вас долго знали как «самого известного неизвестного художника». Ситуация изменилась после вашей ретроспективы в 2004-м, которая вызвала новый всплеск интереса к вам. Как вы думаете, почему так получилось?
Потому что это хорошее искусство. В шестидесятых люди видели во мне другое- вот Леннон и сказал тогда эту фразу о «самом известном неизвестном художнике». Но ведь я занималась искусством еще до встречи с ним, мы даже познакомились на моейвыставке. Я продолжала делать проекты, когда мы были вместе и сейчас делаю то же самое. В некоторой степени я все равно неизвестна — как всякий человек в этом мире. Много ли вы знаете о своих родителях, братьях, сестрах?