Теперь у меня будущее ветеринара!
В прошлый раз, когда мы с вами говорили, вы сказали, что отдушиной для вас могла бы стать просветительская программа для полуночников — такие серьезные беседы с учеными. Вместо этого — опять денежное шоу…
Я никогда не считал, что интеллектуальная передача должна заменить развлекательные проекты. А я все-таки занимаюсь развлекательным ТВ. Так что даже если появится какая-нибудь программа, которая не касается мейнстрима, то уж никак не в ущерб основному виду моей деятельности. Как только моя лаборатория выдаст продукт, который я смогу назвать авторским, и мне не будет стыдно предъявить его миру — я это обязательно сделаю.
Значит, есть надежда, что образ весельчака-везунчика с неизменной улыбкой когда-нибудь уступит место другому образу?
А чего мне не улыбаться-то? С учеными тоже можно улыбаться. Научность темы не предполагает серьезности лица. А что касается этого шоу, я смотрел английскую версию и не мог оторваться, хотя и реалии не наши, и вопросы совершенно не близкие, да и ведущая — женщина. Но я сразу понял, что буду делать в этой программе.
И вас не смутило, что это опять про деньги?
Если меня это не смутило, когда я соглашался вести «Кто хочет стать миллионером», почему я должен был смутиться сейчас? Я вполне освоился в этом жанре, а новое шоу выводит телевикторины на совершенно иной уровень — не денег, а азарта, психологической напряженности, эмоциональности. У меня и функция здесь, скорее, журналистская — раскрыть игроков, показать, что происходит с их отношениями (они играют в паре) в стрессовой ситуации. Здесь вопросы могут быть самыми дурацкими: какая погода за окном, кто на ком женился, у кого какая разница в возрасте, кто ниже ростом. И ответы совершенно не обязан знать интеллигентный человек. Эта история не про знания, а про решительность, находчивость, умение совладать с собой и с нервами. Про радость победы и горечь поражения. Я снял девять программ и ни разу не заскучал. Мне давно не было так интересно во время съемок — совершенно забытые ощущения. Потому что рано или поздно съемки цикловых программ превращаются в рутину. Кроме того, даже в самой хорошей программе, такой как «Миллионер», есть моменты более или менее предсказуемые. Понятно, что ответы на вопросы с первого по пятый знает каждый школьник, и все зависит от того, насколько удачно пошутили редакторы, которые их придумали. Здесь же напряжение такое, как если бы в «Миллионере» все вопросы были на три миллиона. Мы не можем предположить, что будет через две минуты, каждый вопрос решает: все или ничего.
Помните, когда вы пришли вести «Миллионера», продюсер вам сказал: «У тебя будущее телеведущего». А вы ответили, что он ошибается и у вас будущее юмориста. А сегодня?
Хочется ответить: теперь у меня будущее ветеринара! Наверное, тогда я даже не предполагал, что буду настолько востребован как ведущий. Однако я продолжаю уделять время в равной степени и тому и другому. Может, стал меньше выдавать крупномасштабных телепроектов, но это связано только с тем, что у меня повысилась ответственность за то, что я делаю.
Почему все форматы, которые пользуются у нас спросом, — покупные?
Мы иногда и продаем — несколько раз успешно продали шоу «Голые и смешные», а летом англичане купили «Что? Где? Когда?». Есть другие гораздо более развитые страны, нежели мы, которые не производят своих форматов. Это все равно что спрашивать, почему весь мир носит швейцарские часы, а мы не производим часы, которые носил бы весь мир. У каналов типа ВВС и NBC целые здания, в которых люди только тем и занимаются, что придумывают форматы. Сидят и придумывают… И почему мы считаем, что наше телевидение должно быть впереди планеты всей? Ну или хотя бы впереди всей страны? Телевидение идет в ногу с обществом. Насколько мы отстаем в других областях, настолько мы имеем право отставать в телевидении.
Есть в этом бизнесе непревзойденные лидеры — Англия и Америка. В шоу-бизнесе и музыке тоже вкусы диктуют эти страны. А у нас балет хороший, но это не значит, что Франция должна испытывать угрызения совести. Наши автолюбители не сильно парятся по поводу того, что отечественный автопром не пытается создать здесь конкурентоспособные машины, а спокойно ездят на иномарках. И в покупных форматах ничего страшного нет. Не понимаю, почему нужно поливать себя кипящим маслом. Любить себя больше надо.
Некоторые телеведущие говорят, что телеэфир — это такое живое существо: если его обидеть, он может отомстить.
Бред какой-то. Нужно уважительно относиться к тому, что делаешь, и к зрителю. А эфир — всего лишь волна.
А еще говорят, что эфир не хуже квартирного вопроса портит человека…
Испортить человека может все что угодно — деньги, отношение окружающих, сама жизнь. Для меня эфир — это некий инструмент, с помощью которого я могу донести то, что мне интересно, до большого числа людей. Это не самоцель. Если бы я был алчным до ящика, я просил бы до кучи оставить программу «Кто хочет стать Максимом Галкиным».
То есть если ящик исчезнет из вашей жизни — ничего не изменится?
Изменится. Но я не изменюсь и мое отношение к людям.
Вас любят зрители и ругают критики. Спрашивать, как вы к этому относитесь, довольно глупо. Тут есть два варианта ответа. Первый: «Я гений, а они завистники». Второй: «Я бездарь, они правы». У вас есть третий?
Тут надо разделить хулителей, которым все не нравится, и критиков. В этом смысле профессиональной критики у нас почти нет — ни в юмористическом жанре, ни в музыкальном, ни в телевизионном. Я человек скромный и сомневающийся, но у меня есть некое самоощущение того, что я сделал. Известна же история. Когда в Москву привезли «Сикстинскую Мадонну», все ходили на нее смотреть. Фаина Раневская, услышав разговор двух чиновников из Министерства культуры, один из которых утверждал, что картина не произвела на него впечатления, заметила: «Эта дама на таких людей производила впечатление, что теперь сама вправе выбирать, на кого ей производить впечатление, а на кого нет!» Эта позиция мне по душе. С другой стороны, мне важно мнение зрителей, которые либо смеются и смотрят, либо нет, и мнение людей, которые желают мне добра и одновременно что-то понимают. Например, к замечаниям Галины Волчек, Геннадия Хазанова и Аллы Пугачевой я прислушиваюсь.
Один мой приятель сказал, что есть два отношения к миру: одни считают, что мир им должен, другие — что они должны миру…
Не надо устанавливать долговые обязательства между миром и собой. Мне кажется, что нас с миром друг другу подарили, и сейчас мы получаем удовольствие от того, что есть друг у друга.
10 миллионов
Сб 11 сентября, 22.40—23.35, Россия 1