Постоянный перформанс. Интервью с Сергеем Борисовым
В конце 1970-х авторская фотостудия Сергея Борисова стала одним из центров московской неофициальной художественной жизни; уже в 1980—81-м он представил несколько выставок «Портреты художников» в выставочном зале на Малой Грузинской. На рубеже 80-90-х Борисов фотографировал рок-певцов и андерграундных художников. Сейчас студия на Знаменке не сильно изменилась, хотя Виктора Цоя и Тимура Новикова здесь уже не встретишь.
В перестройку вы были не только фотографом, но и системообразующим элементом.
В то время у меня было чуть ли не единственное в центре Москвы свободное пространство, где можно было собираться, тут все и клубились. А я снимал попутно. Еще была бешеная востребованность — буквально очередь из западных журналов стояла. Все тогда хотели знать, что здесь происходит: Горбачева они покупали в АПН, а все остальное — у меня. А поскольку я был женат на дочери бельгийского дипломата, то и аппаратуру мог покупать, и боялся меньше, чем другие.
Главное — все остались живы.
Ну да, никто никого не убил, не отравился — никаких передозов, только иногда заливало. Глядя на фотографии, думают, что они постановочные, — а тогда такая жизнь была, постоянный перформанс.
Ну не только ведь клубились, многие еще и работали.
Конечно — «Чемпионы мира», Сергей Ануфриев, питерские (Тимур Новиков, Влад Мамышев-Монро, Сергей Бугаев-Африка и прочие).
Работы оставляли вам?
Нет, не очень-то оставляли, гады. Вот ленинградцы, они честно — не оставляли, конечно, но продавали практически даром. Они тогда были очень бедные — я мог за сто рублей купить шедевр того же Новикова, а для него это были большие деньги. У меня огромная коллекция скопилась, когда угар в 1990-х схлынул, у меня в мастерской пройти было трудно. Думал, что здесь, наверное, работ 250 наберется, потом подсчитали — оказалось 450 только картин, не считая графики. Понимаете, я привык жить на широкую ногу с 19 лет, и меня 90-е немножко подкосили — многое распродал.
Но ведь есть известные снимки, которые сделаны не в мастерской.
Одна из самых знаменитых моих фотографий — где художник Гия Абрамишвили летит на фоне гостиницы «Украина» — была сделана во время прогулки по набережным. Мне Гия сам предложил: «Хочешь, я попрыгаю?». А фон выбирал и композицию строил, конечно, я.
Как вы вообще попали в эту историю с андерграундом?
В середине 1980-х я в основном занимался рекламой, был практически первым номером в этом бизнесе. Однажды пришли ко мне люди из газеты «Ле Монд», сказали: «Вот вы ансамбли снимаете, хотим, чтобы вы “Машину времени” пофотографировали». А я говорю: «Да вы что, какая “Машина” — эту музыку в ресторанах играют, вот есть “Аквариум” и другие группы». Они заинтересовались, я в Питер позвонил знакомому, чтобы он мне «Аквариум» устроил, он говорит: «Знаешь, Гребенщиков живет без телефона, могу положить записочку в ящичек, а уж там как получится…». И вот я еду, поднимаюсь по лестнице — днем это было, но вижу будто «чай на полночной кухне»: Гребенщикова — я его по описанию знал, смурного парня и блондина с челкой — это были Курехин и Африка.
Но теперь вы этих людей уже не фотографируете?
А кого снимать — Тимур Новиков умер. Сейчас все так изменилось и в жизни, и в искусстве, художники постарели… А другие — во-первых, они не такие забавные стали, начали попсоваться, ну они мне сейчас неинтересны. Ну кроме Гребенщикова, он, пожалуй, единственный остался. Во-вторых, я должен передавать дух времени…
А где потом был дух времени? Выставка же 80-ми не ограничится.
В 1990-х это были бандиты, но я от них старался держаться подальше. А сейчас я больше снимаю пейзажи, простых людей. В 1990-х много девушек снимал — манекенщиц, андерграундных модельеров, художниц, хотел сделать выставку в Цюрихе. Но пока я готовил ее, кураторы сказали: «А ты знаешь, что такое теперь русская красавица? У нас это значит проститутка».