Мы ведь ни фига не понимаем, что они там делают — актеры Пекинской оперы
В чем специфика постановок не в своем театре?
В каждом городе и в каждой стране свой контекст. Контекст театра, контекст восприятия театра зрителем. В каждом городе есть свои правила игры. Установленные взаимно, как кодовая система, между зрителями, смыслами, театром. Конечно, с этим надо считаться. Я не могу этого игнорировать. Нет смысла делать спектакли на таком театральном языке, как «Рассказы Шукшина», скажем, в Берлине. Это просто нонсенс! Такой театральный язык там просто не воспринимается! Так же как кодовая система Берлина абсолютно не работает в Москве. Почему в Западной Европе думают, что русский театр в глубоком кризисе? А сам по себе русский театр очень хорошо себя чувствует. И местная публика очень довольна русским театром. Просто абсолютно разные театральные традиции, театральные языки. Так же глупо было бы нам заявлять, что Пекинская опера сейчас в глубоком кризисе. Мы ведь ни фига не понимаем, что они там делают на сцене! Так же как в Европе, например, считают, что французский театр в глубоком кризисе — французская публика так не думает. Я не говорю сейчас про фестивальную публику, гастрольные спектакли, про критиков и профессионалов. Я говорю про обычных зрителей. В репертуарном театре, где спектакль играется 10, 50, 100 раз, этот фокус не проходит.
Это сужает ваши творческие возможности или дает новые идеи?
Меня лично это только возбуждает. Вдохновляет — мне это интересно, поскольку я из тех режиссеров, которые не пишут всю жизнь одну и ту же картину. Я не сижу в тюрьме какой-то одной эстетики. У меня в каждом спектакле абсолютно разные законы. Мне интересно подстраиваться под местный контекст. Как будто у меня в руках телевизионный пульт и я переключаю каналы.
Наверное, поэтому вы — желанный гость и «Сезона Станиславского» и авангардного NETа. Причем именно на «Сезоне» вы показали экспериментальную «Вечеринку на кладбище»…
Конечно, не надо воспринимать «Вечеринку» как нормальный спектакль. Идея исходила из фотографий, сделанных на кладбищах. И главным были фотографии. А текст и музыка — лишь комментарии к картинкам. Если делать из этого нечто большее, надо поменять всю структуру. Конечно, это то, что называется performing arts. А вот спектакль «Поздние соседи», который привезет NET, как раз будет самым настоящим театром. Который я, как всегда, делаю на актера, стараясь избегать технологий и постановочных трюков.
Вы говорили как-то, что от актеров своего театра вы требуете способности Михаила Чехова — превращаться на сцене в другого человека в буквальном смысле слова. От немецких актеров, каждый из которых играет по две роли, вы этого добились?
Этот спектакль — как раз очень наглядный пример. Особенно Андре Янг там делает чудеса в плане перевоплощения. Андре Янг, помоему, актер номер один в своем поколении немецких актеров. Он же, кстати, играет Иова в спектакле Kammerspiele, который показали на фестивале Станиславского. Он из Люксембурга, много лет был актером из так называемой семьи Морталлера. Но он слишком хороший актер для театра Морталлера, поскольку его диапазон намного шире. Янг — гениальный актер! И его партнерша Барбара Нюссе — одна из гранд-дам немецкого театра.
Чем обусловлен выбор материала и автора?
Зингер — моя слабость. Годом раньше я уже сделал спектакль «Секрет каббалы» по четырем его рассказам в Кельне. Про евреев-хасидов. Мюнхенский спектакль тоже о евреях, но уже американских. Зингер для евреев — то же самое, что Шукшин для русских. Похоже даже то, как они закручивают свои рассказы.
Основная тема спектакля — одиночество. По-вашему, «эволюция» человечества ведет к решению этой проблемы или к ее обострению?
Я согласен со вторым. Кстати, мой второй спектакль в Kammerspiele, который я поставил месяц назад, — «Зов предков» по Джеку Лондону — тоже был инспирирован этой темой. Спектакль про людей, которые живут вместе с собаками. И на сцене было много собак. Мюнхен — город, где самый большой процент одиноких людей в Европе. И у многих есть собаки. Потому что в этом городе сконцентрировалось много людей бизнеса, для которых карьера важнее, чем семья. Может быть, это и есть будущее Европы? Но, хотя Зингер пишет о буквальном одиночестве, я говорю в этих спектаклях не только про одиночество буквальное. Есть еще другое одиночество — космическое. И это — просто нормальное положение вещей в мире.
Чувствуете ли отличие между российскими и, скажем, немецкими актерами в профессиональном плане или в отношении к делу?
Может быть, лет двадцать назад, даже десять, техника актерская радикально отличалась даже у западногерманских и восточногерманских актеров. Сейчас этого различия нет. Что касается формального отношения к делу, то в Западной Европе у актеров нет профсоюза, который наблюдает за соблюдением нормативов. Профсоюз есть у технических работников театра. У них — очень строго: кончился рабочий день — домой! А у актеров норм нет, они — художники.