“А мы пророки нового типа”
Группа AES+F (Татьяна Арзамасова, Лев Евзович, Евгений Святский и Владимир Фридкес) оказалась в центре внимания 11 сентября 2001 года, когда их статуя Свободы в чадре украшала экраны компьютеров по всему миру. Сейчас выставки AES+F идут плотной чередой, и поймать группу даже не в полном составе нелегко. Накануне интервью Евзович, Святский и Фридкес прилетели из Хьюстона, а на следующий день все вместе улетали в Лондон, где в галерее Тейт должны показывать их видео. Далее — большая выставка в Музее современного искусства в Ермолаевском переулке — практически первое большое шоу группы в Москве.
У вас фантастически успешный год. Это участие в Венецианской биеннале так повлияло на ситуацию?
Т.А. «Долго в цепях нас держали…»
Л.Е. Конечно, свою роль сыграла биеннале — во многом благодаря смелости куратора Русского павильона Ольги Свибловой. Но надо понимать, что видео «Последнее восстание» мы не делали специально к биеннале, а работали как всегда. Как караван, который идет и идет, вне зависимости от того, что там по дороге— биеннале или музей. Биеннале дала нам какой-то взрыв известности в мире. Мы и раньше были на хорошем интернациональном уровне, участвовали в музейных групповых выставках, а сейчас начались серьезные соло-шоу в музеях от Китая до Америки.
После 11 сентября вас чуть ли не пророками считают. Чего нам теперь ждать — восстания детей?
Л.Е. Мы его уже видели— недавно в Париже. Теперь идет обратный процесс: в наши работы привносят совершенно новые смыслы — в Лондоне «Лесного царя» ассоциировали с бесланской трагедией.
Тогда мир с содроганием ждет вашего следующего проекта.
Т.А. Наоборот, с удовольствием: людям на самом деле нравятся пророчества — они освобождают от страха, паранойя снимается.
Пророков когда-то камнями побивали…
Т.А. А мы пророки нового типа.И потом, прямое пророчество получилось у нас только раз, остальные косвенные. Это классика — папа Эдипа вон как испугался, и все равно все вышло так, как сказано в пророчестве. Просто мы стараемся затрагивать базовые мифы, а их в общем-то немного, и они, как ни странно, продолжают работать и в век новейших технологий.
Вы ведь не сможете все свои работы показать в Ермолаевском?
Л.Е. И не хотим. Это будет совсем не ретроспектива, а скорее концептуальная выставка про глобальные цивилизационные конфликты.
Т.А. Как Киплинг писал — про то, что запад есть запад, а восток— восток.
Л.Е. На каждом из четырех этажей по проекту: исламский, работы про Китай и глобальная война — большие отпечатки и бронзовая скульптура, которую почти никто не видел — мы ее показывали только на однодневной выставке в галерее «Триумф». А видео «Последнее восстание» в январе будут показывать в ЦУМе, вместе с другими работами из венецианского павильона.
У вас только теперь есть возможность делать такие дорогие вещи. Насколько важна роль денег в искусстве?
Т.А. Есть художники, которым никакими деньгами не поможешь.
Л.Е. Некоторым деньги вредят. А у нас всегда было такое большое производство с использованием разных технологий — от хай-тековских до литья бронзы. Нам всегда было что сказать и что сделать. Конечно, когда появляется галерея, способная к инвестициям, это очень помогает. У нас с «Триумфом» такая взаимная провокация получается: мы их провоцируем масштабными идеями, а они — возможностью их реализовать.
А есть что-то — материал или техника — не доступное для вас? Например, Дэмиан Херст уже перешел на бриллианты, Церетели колоссов делает…
Л.Е. Херст, по-моему, сделал колоссальную ошибку — единственную в своей прекрасной карьере. А нам, может, и потребуются бриллианты, но не в настоящий момент, у нас сейчас фарфор, бронза, алюминий под эмалью…А шестиметровая скульптура размером с Медного всадника сделана из пластика. Она теперь находится в постоянной экспозиции Русского музея.
При таком разнообразии техник есть разделение труда? Вы же компьютерные художники — сами с материалами не работаете.
Л.Е. Во-первых, мы не компьютерные художники, а думающие.
Т.А. Мы рисующие, лепящие, фотографирующие…
А я думала, что Фридкес у вас отвечает за фотографию.
Т.А. Конечно, Владимир — бриллиантовый палец на бриллиантовой кнопке.
Л.Е. Но мы и сами можем нажать на кнопку, а Фридкес — лепить скульптуру. Т.А. Мы же обученные люди. Нас действительно хорошо учили в архитектурном— и живописи, и скульптуре.
Ну да, известно, у нас архитекторы все умеют делать лучше всех.
Т.А. Кроме архитектуры.
Вы теперь только выставки открываете или все-таки успеваете что-нибудь делать?
Л.Е. Когда весной в Венеции показывали «Последнее восстание», у нас уже было продумано несколько новых проектов.
Т.А. Мы в Ермолаевском на выставке эскизы к нему покажем. Это будет такая политическая порнография — фарфоровые фигурки в стиле ХVIII века, вроде севрских или мейсенских, — эротические сцены между антиподами.
Всеобщая любовь?
Т.А. Скорее, невозможность этой любви. Обратный смысл любой идиллии…
А старые проекты закончены? Вы их так подолгу раскручиваете, что они кажутся бесконечными, как фильмы с продолжениями…
Л.Е. Конечно, у нас есть стратегия таких больших проектов. Нам нравится развивать тему в разных техниках. Когда к теме с разных сторон подходишь, она в процессе меняется. И мне кажется, эти большие проекты хорошо работают, они адекватны в современном пространстве. Но мы на самом деле очень многотемные и изменчивые, раз в несколько лет существенно меняемся. «Исламский проект» для нас 11 сентября 2001 года закончился, «Последнее восстание» мы тоже завершили — скульптурной инсталляцией и видео.
К этому огромному видео на трех экранах люди просто прилипают…
Л.Е. Когда его в Турине показывали, то народ так хлынул, что пришлось карабинеров вызывать движение регулировать…
В ЦУМе может случиться катастрофа — жаждущая искусства публика снесет бутики.
Л.Е. Ну, у нашей страны особенная стать. Нас здесь воспринимают чуть ли не гламуром компрадорским, а на Западе считывают трагическую критику — им не мешает комплиментарная к зрителю поверхность работ, они глубже смотрят.
Да, единственная ложка дегтя — это то, что Премию Кандинского не вам дали, а Анатолию Осмоловскому. Но вы ведь не расстроились?
Л.Е. Расстройство — неправильное слово. Жюри всегда право. Но если бы мы ее получили, это было бы хорошо для русской ситуации и очень необычно. А так получилось обычно — поддержали традиционный образ русского искусства, доходящий до духовного китча.