Неотразимость. Интервью с Моникой Беллуччи
Вы долго раздумывали, прежде чем согласиться на роль в «Братьях Гримм»?
Когда мой агент позвонил и сказал: «Слушай, Терри Гиллиам хочет с тобой встретиться и предложить тебе роль„, — я ответила: “Готова на все! Буду кофе ему подавать на площадку, если понадобится„. Я была по-настоящему счастлива, что мне удастся сняться у Гиллиама. Я влюбилась в фильм и в мою героиню, не успев дочитать до конца сценарий.
Она- настоящая злодейка…
В „Братьях Гримм“ я играю злую королеву, которая наколдовывает себе бессмертие, но, к несчастью, забывает обеспечить себя также вечной молодостью и красотой. В пятьсот лет, сами понимаете, выглядит она неважно. И ей приходится творить чудовищные злодеяния, чтобы вернуть молодость.
Знаете, в каждой сказке всего лишь доля сказки. Мне кажется, наш фильм поучительно было бы посмотреть всем, живущим так, будто их образ — это и есть их личность. Судьба моей героини показывает, что в таком случае, когда разрушается образ, вместе с ним разрушается и личность. По-моему, из этого стоит сделать выводы, особенно актерам. Ведь представители нашей профессии — любимые жертвы тщеславия.
Особенно это верно в отношении Голливуда.
Нет-нет! Все люди жертвы тщеславия в той или иной степени, просто для актеров это особенно актуально.
Известно, что ваша роль в фильме требовала очень сложного грима. Можете рассказать о том, как вас гримировали?
О, это было невыносимо! Просто ужасно! По многу часов в день уходило на то, чтобы во всех деталях показать мое превращение из старухи ведьмы в молодую королеву. Главное, приходилось терпеть долгие процедуры, не имея ни малейшего представления о том, как же все это будет выглядеть на экране. Мой грим должен был пройти дополнительную обработку спецэффектами, так что я работала практически вслепую. Во время съемок сцены, где лицо колдуньи раскалывается как зеркало, Терри дал простые указания: “Ну, вообрази себе, что твое лицо рассыпалось„. Легко сказать! Пришлось орать, как ненормальной, в объектив камеры.
И что вы думали о Гиллиаме, часами сидя вкресле у гримера?
Вот бы поменяться с ним местами! (Смеется.) Шучу! Дляменя возможность работать с Терри — это невероятная удача. Он — гениальный режиссер. С одной стороны, он точно знает, чего хочет. И в то же время понимание, чего именно следует добиваться от актеров, посещает его в самом процессе работы — словом, он импровизирует. Поэтому когда Терри говорит: “Мне нужно от тебя то-то и то-то„, — всегда следует быть готовой к тому, что через некоторое время он передумает и ты услышишь: “Что ж, хорошо… А теперь попробуй сделать все наоборот„. Но мне нравится такая свобода в работе, и я тоже люблю импровизировать. И кроме того, обожаю играть злодеек, потому что в реальной жизни мы все себя контролируем, поскольку знаем, что должны быть хорошими мальчиками и девочками. Иметь возможность иногда вести себя как последняя негодяйка — это такое облегчение! Все-таки порой очень удобно быть актрисой.
А что вы подумали, впервые увидев себя в состаренном виде?
Слава богу, что я никогда не буду так выглядеть — ведь я-то точно не доживу до пятисот лет! (Смеется.) Знаете, когда я смотрела финальную версию фильма — после обработки спецэффектами, то была захвачена действием, хоть и знала сценарий. Картина произвела на меня ошеломляющее впечатление- у меня одна мысль была в голове во время просмотра: “Боже мой, вот это да!„ Сцена, где мое лицо раскалывается на кусочки, просто невероятно красива.
В детстве вы хотели быть принцессой или ведьмой?
В детстве — принцессой. И прекрасного принца ждала, как полагается. А сейчас я знаю, что в жизни лучше быть ведьмой.
До кино вы работали манекенщицей. Трудно было переквалифицироваться в актрису?
Поначалу очень трудно, потому что люди отказывались принимать меня всерьез. И я могу их понять — профессии модели и актрисы сильно отличаются друг от друга. Все же фотография — это мертвое изображение, а кино, напротив, живое. Поэтому модели нечасто становятся хорошими актрисами. А мне просто очень повезло! Большая удача, что мне представилась возможностьработать с разными- итальянскими, французскими, американскими — режиссерами. И кроме того, играть в фильмах разного масштаба — в небольших артхаусных лентах (типа „Необратимости“) и блокбастерах (типа „Матрицы“). Встречаясь и общаясь с людьми из разных стран, с носителями разных языков, представителями совершенно непохожих культур, невольно очень многому учишься. Даже не столько как актриса, но главное — как человек.
Вы долго не работали из-за беременности и родов. Сколько вашей дочери?
В сентябре будет год.
Тяжело быть работающей матерью?
Главное, что я вновь чувствую себя полноценной активной женщиной — вплоть до прошлого месяца я кормила ребенка грудью и была способна выполнять только материнские функции. Правда, я снималась, когда дочери было три месяца: брала ее с собой на площадку, кормила ее каждые два часа, думала только о ней, но все равно сыграла неплохо. (Смеется.) Для женщины нет ничего прекраснее, чем материнство, — оно дарит ощущение абсолютной полноты жизни. Я считаю, что родила ребенка очень вовремя. Если бы я забеременела десять лет назад, это было бы катастрофой, потому что я была слишком занята собой. А сейчас я готова заботиться о дочери. Она для меня — самое главное.
И тем не менее сейчас вы в полную силу включились в работу.
Ваша правда. Я только что снялась вместе с Жераром Депардье в фильме „Combien tu m’aimes“, что значит “Насколько ты меня любишь». «Насколько» — это скорее про деньги — «на сколько», но «ты меня любишь» — это про любовь. Так что фильм и про то и про другое. Я там играю очень милую проститутку. (Смеется.) Еще я собираюсь сняться в итальянском фильме вместе с французским актером Даниэлем Отоем. Он будет играть Наполеона, я- графиню, а режиссером будет итальянец Паоло Рицци. Потом я должна появиться во французском фильме вместе с Катрин Денев. А в январе у меня в планах американское кино — очень красивое, но я пока ничего не могу про него рассказать. Во время всех этих съемок дочь будет со мной рядом. Думаю, до трех лет ее можно будет возить с собой безо всяких проблем.
Вы играли в фильмах уМела Гибсона, Джузеппе Торнаторе, теперь у Гиллиама. Судя по всему, вас интересуют только режиссеры, у которых сильное авторское видение и яркий стиль?
Потому что, когда я снимаюсь в кино, мне нужно верить в то, что я делаю, — ведь я провожу на площадке по три-пять месяцев, а это довольно много. Будет фильм иметь успех или нет, никто не знает. Но с того момента, как начинаются съемки, мне необходимо чувствовать, что режиссер верит в свой проект и все актеры делают одно общее дело. Я не могу сниматься просто за деньги. Для меня это неприемлемо.
Неужели вы бы не хотели завоевать Голливуд?
Я не думаю, что нужно завоевывать Голливуд, это Голливуд должен завоевывать тебя, если захочет. Я имею в виду, что американские продюсеры знают, как меня найти, несмотря на то, что я проживаю в Европе. Забавно, новедь я встретила Терри Гиллиама в Праге, Спайка Ли — в Париже, Мела Гибсона — в Риме. Так что совершенно не обязательно жить в Америке, чтобы сниматься в Голливуде. Вообще мне поступает много различных предложений, но для меня очень важно сниматься именно в европейском кино. Я европейская актриса, а не голливудская. И мне никогда ей не стать. Я по-другому выгляжу, по-другому говорю, и пусть все так и остается.
Повлияло ли материнство на ваш выбор ролей?
Нет. Стать матерью — не значит стать сразу хорошей девочкой, этакой примерной школьницей, играющей только в веселых комедиях и чинных мелодрамах. Нет, я по-прежнему сумасшедшая. (Смеется.)
А вам не хочется сыграть в фильме, который вы бы могли посмотреть вместе с дочерью?
По-моему, «Братья Гримм» понравятся детям. То есть фильм, конечно, жутковатый, но хороший. Вообще, жизнь — довольно страшная штука. А сказки, хоть и бывают страшными, все равно остаются красивыми — за это мы их и любим. К тому же дети особенно любят страшилки.
Но, кажется, все мы хотим оградить наших детей от насилия…
Ой, не рассказывайте мне об этом — я ведь итальянка. Вы, наверное, не представляете себе, что это такое. Одна итальянская мамаша- это все равно что три еврейских.
А вам самой страшно было смотреть смонтированный фильм?
Конечно, временами он страшен до жути. Особенно сцена с лошадью, пожирающей ребенка. Не знаю, как ее воспримут дети, потому что в ней Гиллиам действительно зашел слишком далеко. Но за это мы его и любим- за то, что он абсолютно бесстрашный.