Вдруг повеяло совковыми временами
Существует множество версий происшедшего — в основном конспирологического толка. Что же все-таки случилось?
Миша Миндлин (директор ГЦСИ. — Прим. Time Out) не придумал, как он будет оправдываться перед министром, если номинированная экспертами группа «Война» получит госпремию или, что может быть еще страшнее, устроит какую-нибудь демонстрацию на церемонии вручения. Но вместо решения этой не самой важной проблемы — как подготовить праздничную церемонию — ГЦСИ взялся раскручивать процедурную историю, дескать, номинанты не подтвердили своего участия в конкурсе. Нам рассказывают, что подтвердить участие требовалось заранее, да еще в письменной форме, что есть недобросовестные эксперты, которые этого вовремя не сделали, и что группа «Война», судя по сообщениям некоторых СМИ, от номинации отказывается и потому из списка номинантов выводится. При этом мне, а я такой же номинант, с вопросом о согласии позвонили 24 февраля, всего лишь за день до громкого заявления ГЦСИ, и письменного подтверждения не потребовали. Смешно, потому что если «Война» отказывается, то чего бояться — в выставке ее участников не будет, жюри их работу не увидит, соответственно, премию они не получат. И совсем не смешно, потому что вместо того, чтобы посмеяться, с «Войной» или без, на безымянных «организаторов конкурса» нападает звериная серьезность, с которой они не щадят ни своих, ни чужих.
И вы написали письмо.
Сначала я попытался получить объяснения лично у Миндлина. Но разговора у нас не получилось. Он настаивал на процедурных нарушениях, а я как бывший член экспертного совета хорошо знаю, что у «Инновации» многие процедурные вопросы не проработаны, и вопрос согласования в том числе, хотя решить его легче легкого — просто не публиковать результаты решения экспертного совета, пока не будут собраны все подписи. Включая электронные письма и эсэмэски. В общем, когда я увидел, что ситуация из забавной превращается в абсурдную, по-советски хамскую, провинциально убогую, то решил, что в конкурсной выставке, организованной таким бюрократическим образом, я участвовать не хочу. Если, разумеется, ГЦСИ не признается в допущенных организационных ошибках и не вернет законно выбранного профессиональным сообществом номинанта в конкурс. При этом я никого не призывал последовать моему примеру. Участие в выставках и конкурсах — дело сугубо индивидуальное. Надо только помнить, что, если сегодня не заступиться за несправедливо изгнанную «Войну», завтра будет некому заступиться за тебя.
Никогда не слышала о том, что у номинантов премии надо запрашивать согласие. Это принято в мире или наша идея?
А как делать выставку без согласия художника? И «Тернер» запрашивает, и «Кандинский» — это же для номинанта расходы, потраченное время, не говоря о том, что выиграют только пятеро, остальные сыграют статистами.
Вы рассматриваете ситуацию как чисто формальную, процедурную ошибку. Вместе с тем многие уверены, что ГЦСИ получил указания из Министерства культуры убрать «Войну».
Знаете, если бы мне Миша сказал: на меня давят, не могу, я бы… не знаю, что сделал, но почеловечески его бы понял. Но когда директор ожесточенно рассуждает о регламенте, которого еще вчера не было… А к конкурсам я, в отличие от группы «Война», отношусь как к мероприятиям правильным и нужным: если помните, почти вся «Бумажная архитектура» вышла из конкурсного проектирования. Но важно, чтобы у тех, кто ими занимается, было человечное, а не казенное отношение к художникам и экспертам. А тут вдруг повеяло совковыми временами.
Там еще путаница была — то ли «Война» отказывается выдвигаться, то ли нет.
Это проблема добросовестной передачи информации средствами массовой информации. Я смотрел внимательно — нигде члены группы не отказываются от премии: понимают, что не министр культуры их в список включил, а коллеги по истории искусств… Если только сейчас их не спровоцируют на отказ.
То есть политики ни в выдвижении, ни в исключении вы не видите?
Про политику в выдвижении и задвижении — вопрос к директору. Мне лично эта их работа нравится — безусловно. Нравится, что это лубок, кураж русский, то, что движется, размер ее, скорость, с которой ее выполнили, и эти отношения Большого дома и Большого члена, наконец, единство места, времени и действия — сортирная графика в барочном Петербурге в белую ночь… Все остальное как художнику мне малоинтересно. А как гражданину — это другой вопрос и другое интервью.