«Бил работы — и куча черепков лежала»
Вас принято считать соц-артистом. Вы согласны?
Соц-арт существует как миф, я сталкивался с самыми невероятными трактовками этого термина. Мне с ним невольно пришлось взаимодействовать. Сначала открещивался, раздражался, потом примирился. Если художник без прописки — он как бомж, вот я и имел временную прописку в соц-арте. Сейчас она мне не нужна — имею отдельные апартаменты.
Вы никогда не покидали надолго родину. И тем не менее впервые так полно показываете свои работы.
Возможно, это связано с возрастом.В молодости естественно существовать внутри себя и для себя, предполагая зрителя, равного себе.А со временем хочется проверить реакцию. Некоторые произведения приобретают новые смыслы. Если художник талантливый, а еще лучше — гениальный, то возможности интерпретации бесконечны.
Но ведь почти все художники уверены в собственной гениальности.
У меня мания величия соседствует с комплексом неполноценности. Скульптор Александр Терентьевич Матвеев завещал прочистить свое наследие. Я следовал завету с молодости — каждые 10 лет проводил беспощадную чистку. Более 40 вещей уничтожил, когда переезжал из одной мастерской в другую, все, что сделал до 1970-го, выстриг беспощадно. Помню, как бил работы — и куча черепков лежала около стены.
Многие художники считают вас своим учителем.
Считают, хотя я не учил рисовать, не ставил пластических задач, а вводил в пространство культуры, провоцировал на какие-то движения. Вот Кулик пришел ко мне совсем сырым, он тогда литературой занимался. Потом он снял мастерскую, и я увидел такое количество работ — разных, дерзких и — извините за неприличное слово — талантливых. Когда я мастерскую Виноградова и Дубосарского посетил, где они делали свою первую серию, то испытал культурный шок и надежду. Москва тогда была забита концептуализмом — считалось, что это просто. И вдруг появляются художники, которые берут на себя дерзость противостоять общей моде. Я вернулся домой и даже выпил водки — так переволновался, позвонил Дубосарскому ночью: «Вы будете могильщиками концептуализма». С «Синими носами» часто общаюсь. С Полисским задружился. Когда увидел его первые вещи, был настолько воодушевлен, что просто обрушился на него. Сашу Бродского люблю, его инсталляцию с умирающим городом считаю лучшей вещью 90-х.
Залитый нефтью город Бродского теперь кажется пророчеством. У вас ведь тоже получаются пророчества?
Был проект «Гибель Богов», который я закончил в августе 1991-го.В 1994 году делал «Парад астральных тел», а задуман он был раньше , когда еще не были реабилитированы царские ордена, двуглавый орел. А у меня из черного квадрата вылетают ошметки и преображаются в старые имперские знаки с хвостами советских самолетов. Не скажу, что немыслимое пророчество,— все лежало на поверхности.
Почему у вас доминирует милитаристская тема?
Потому, что у империи лицо, как правило, военное. И даже невоенное обряжается в мундир. Спортсмены — тоже воинство империи. Даже шахматисты. Как Пригов писал: «Наш Анатолий Карпов разгромил врага/Коварно мыслящего тупо…»
А чем привлекли мишура и ордена?
Я видел не ордена, а претензию на соблазнение,и первым моим натурщиком был генсек — говорят, у него было орденов в три раза больше, чем он мог нацепить. Награждались газеты, консервные фабрики — везде были свои орденские иконостасы. Я использую символы разных империй, не только советские.Кроме Третьего рейха, потому что противно.Есть вещи, которые я не могу в себе преодолеть, хотя саму позицию «негативно-позитивное» вынес за скобки.