Время прощания
Молодой, но уже модный фэшн-фотограф Роме (Пупо) получает смертельный приговор от онколога: неоперабельная опухоль. Нежелая страдать от побочных эффектов целительных инъекций, пациент предпочитает умереть без лишней суеты. Мгновенно примириться с тем, что осталось каких-то два-три месяца, у Роме, разумеется, не выходит. Он нервничает, нюхает кокаин, с утроенной силой хамит родственникам, выгоняет взашей бойфренда и крушит мебель. Потом переходит в контрнаступление, примеряя на себя все виды доступного человеку «бессмертия»: в плодах трудов, в детях, в раю. Получается так себе. Работа не клеится — во всяком случае, согласившись на важный «японский контракт», герой Парижа не покидает; храм божий вызывает у Роме воспоминания о веселых проказах (11-летний Роме с дружком писают в каменную чашу для омовения рук); а странная история с суррогатным отцовством (бесплодная супружеская пара предлагает Роме групповой секс с целью оплодотворения) смахивает на прежние выдумки Озона, вроде окончившейся изнасилованием первой брачной ночи в «5Х2».
Отдохновение больной находит у плеча прокуренной бабушки (Моро), тоже ждущей смерти — где-то в лесном домике, вдалеке от жизнелюбивого семейства. У нее внук учится мириться с судьбой — любить себя. Не в смысле нарциссизма, а в смысле интроспекции. Покопавшись в собственной памяти, Роме находит там массу милых картинок из детства. Пылинки в лучах солнца, короткие штанишки, первый поцелуй. Оказывается, жизнь все-таки была — и неплохая. Догонять утраченное время Роме отправляется на берег моря — видимо, там, среди мороженщиков и резвящихся детей, он и проведет остаток дней.
В общем, все прямо и крайне прозаично, несмотря на солнце, пылинки и мечательно запрокинутую голову героя, по лицу которого блуждает детская улыбка. Эта прямота и кажущаяся бесхитростность (ну откуда обычному человеку в расцвете сил знать особенности психологии смертельно больных?) наверняка даст многим зрителям — да и критикам тоже — повод говорить о творческом кризисе Озона. Мол, фильм чересчур, до невыразительности деликатен; что хотел сказать режиссер — непонятно, а вот когда Озон сотрудничал со сценаристкой Эмануэль Бернхейм, все было куда занимательней. Но что же занимательного можно вообще сказать о смерти — кроме того, что она, во-первых, неизбежна, во-вторых, в некотором роде тоже является частью жизни, а в-третьих, к сожалению, — единственным оправданием для того, чтобы отправиться посреди рабочей недели помечтать на пляж?