Спектакли Merce Cunningham Dance Company
Вчера Мерс Каннингем представил программу своей новой хореографии и, если никто не остановит его, сегодня ее повторит», — ехидствовал нью-йоркский рецензент в начале 50-х. В 1964-м, во время первых гастролей в Париже, труппу Мерса закидали помидорами и яйцами — причем зрители специально выходили из зала, чтобы купить еще «снарядов». А в июле 2009-го, когда после смерти хореографа было обнародовано его завещание, ахнул весь танцующий мир — 92-летний старец, давным-давно завоевавший весь шар земной и вспоминавший о парижских овощах с усмешкой, напоследок хлопнул дверью. Согласно его последней воле, сочинения Каннингема можно исполнять только в течение двух лет после его смерти. Потом созданная им труппа должна самораспуститься, а хореографические тексты впредь должны храниться в записанном виде в специальном фонде. Отсчет «двух лет» кончается вместе с 2011 годом: 31 декабря в Нью-Йорке, где в 1944 году Каннингем впервые показал сольную программу, можно будет в последний раз «вживую» увидеть его спектакли. Сейчас труппа, прощаясь, ездит по Европе; московская гастроль же станет одновременно и прощанием, и знакомством: Каннингем — единственный из великих хореографов ХХ века, чьи спектакли ни разу не были показаны в России. Итак, чего ждать от незнакомца?
Приготовьте уши: простой музыки Каннингем не выбирал. Он в основном работал с Джоном Кейджем (что был его спутником жизни на протяжении почти пятидесяти лет), но и другие композиторы, с которыми Мерс сотрудничал, были не более милосердны к любящим Чайковского балетоманам. Шелест и визг, капель и механические шумы. («Вокалистка издает со сцены громкие стоны и звуки, напоминающие скрип» — написала лондонская Independent о спектакле «Xover»). Этот шум рисует Нью-Йорк остро и точно. Но… надо привыкнуть.
При этом музыка может показаться вам не совпадающей с движениями на сцене. Вы правы: она действительно часто не совпадает. Танцовщики Каннингема, с их птичьими повадками (засунуть голову под крыло и на секунду задремать на одной ноге, встрепенуться, сигануть через сцену, шарахнуться от партнера — и мгновенно создать дивный рисунок живой стаи), репетировали в полной тишине вплоть до самой премьеры. И уже на сцене впервые слышали свеженькую музыку. При этом Кейдж и Каннингем довольно долго увлекались китайской «Книгой перемен» — и музыка (равно как и хореография) собиралась из фрагментов путем выбрасывания монетки и строительства гадательной гексаграммы. Идея была, что случайность выше предопределенности.
Далее — не ждите никаких «историй» и никаких «главных героев»: Каннингем не ставил сюжетные балеты, его интересовали только возможности тела в движении. Сумеет танцовщик запустить руки в одном ритме, а ноги в другом? Одну ногу согнуть, другой начать выписывать круги, при этом вытянув одну ладонь к зрителям, другой придерживая партнершу? А композиции часто строились так, что что-то важное происходило одновременно в разных концах сцены. Сначала взгляд мечется и зритель злится, потом успокаивается и выбирает для себя наиболее интересный фрагмент. Каннингем был буддистом — и учил публику смирению.
Чеховский фестиваль привозит нам не только Каннингема, но и Энди Уорхола и Роберта Раушенберга. Они оформляли спектакли труппы (Уорхол надул облака-подушки в «Тропическом лесу», Раушенберг нафантазировал урбанистический пейзаж в «Xover»). Нам представлены главные люди второй половины ХХ века в Америке — с доставкой на дом.
Три спектакля — история труппы: 1968, 1999, 2007. Взрыв городских звуков, случайные встречи и столкновения, фантастические развороты суставов. Нерв Нью-Йорка. Завоевавший его человек.
14–16 июня, на сцене Театра им. Моссовета
Балеты Начо Дуато (Национальный театр танца Испании)
13–16 июля, 19–23 июля, на сцене Театра им. Моссовета
Что общего с MCDC: это последняя гастроль театра, созданного Дуато, с его спектаклями. Хореограф с 1 января этого года работает в петербургском Михайловском театре и забирает у испанцев права на исполнение своих балетов.
Кардинальное отличие: Дуато любит классическую музыку.
Текучая пластика, каждый жест отвечает дивной музыке, что звучит в фонограмме — будь то мелодии бразильской сельвы (как в «Na floresta», что идет в Музыкальном театре третий сезон, а билетов все не достать) или Бах (спектакль о котором привозили на прошлый Чеховский фестиваль). Для Дуато правильный человек — тот, кто близок природе (завораживают танцы в «Gnawa», что посвящен марокканским племенным ритуалам), и тот, что близок гармонии («Arcangelo» — об итальянском композиторе XVI века Арканжело Корелли: сочинение партитуры как путь в рай). Города, цивилизации Дуато не любит — они несут смерть: в единственном мрачном балете хореографа («Белая тьма») та представлена в образе белого порошка, засыпающего девушку на сцене. Сестра Дуато погибла из-за наркотиков, и он это цивилизации не простил.
«Золушка» Мэтью Боурна (Компания New Adventures, Великобритания)
28 июня – 10 июля, на сцене Театра им. Моссовета
Что общего с MCDC: репутация танцреволюционеров.
Кардинальное отличие: Боурн в своих спектаклях всегда внятно и подробно рассказывает истории.
С момента постановки «Лебединого озера», в котором все птицы были мужчинами, Боурн считается наглецом и возмутителем спокойствия; при этом он один из самых коммерчески успешных хореографов в мире. В «Золушке» он шутить с переменой пола персонажам не собирается: это самая «мягкая» из его работ. Он всего лишь перенес действие сказки во времени: теперь история происходит во время Второй мировой, когда немцы бомбят Лондон. (Этот ход был ему подсказан временем сочинения партитуры: Прокофьев писал музыку во время войны). Золушка стала девушкой-киноманкой; принц — летчик, которому завтра на фронт. Туфелька теряется в развалинах разбомбленного здания. На пресс-конференции Боурн обещал хеппи-энд.
«Ботаника» (Momix dance company, США)
10–14 июля, на сцене Театриума «На Серпуховке»
Что общего с MCDC: только американское гражданство.
Кардинальное отличие: простодушное шоу, а не исследовательский проект.
Мозес Пендлтон соединяет в своих спектаклях художественную акробатику, театр теней и современный танец. В «Ботанике» он фантазирует на темы растительного мира — и из тел танцовщиков составляются картинки, соответствующие различным временам года. Козыри Пендлтона — невероятная гибкость его актеров (зритель гадает, из скольких людей собран вон тот шикарный цветок и как они смогли так завязаться в узел) и потрясающее техническое оснащение театра.
«Смола и перья» (Компания «Руки, ноги и голова тоже», Франция)
1–7 июля, на сцене Театриума «На Серпуховке»
Что общего с MCDC: эксперименты с равновесием.
Кардинальное отличие: цирк, а не балет.
Цирк — метафора бессмертия: вечная игра со смертью в кругу манежа с верой в возможность победы над ней. Но многовековая цирковая рутина стерла символический смысл этого рода искусства, превратив его в забаву для простаков и младших школьников. Однако когда в цирк приходит настоящий художник, все обретает новый и старый смысл. Французская труппа «Руки, ноги и голова тоже» уже показывала в Москве трагический спектакль режиссера Матюрена Болза о невозможности рая «Тангенс», где герой бесконечно бежал к невидимой цели в замкнутом «беличьем» колесе. В этом году Болз привозит спектакль «Смола и перья» о шаткости земного бытия и зависимости людей друг от друга. Пять исполнителей пытаются удержаться на подвешенной на тросах, постоянно движущейся, меняющей плоскости наклона площадке. Любое неверное движение одного из них может нарушить с трудом достигаемое равновесие, и все низвергнутся в темноту.