Владимир Сорокин: «Готов увидеть любую экранизацию»

Что для вас работа в кино?

Работа в кино для меня — как для рыбы выход на сушу. Это смена и среды обитания, и своей, так сказать, литературной анатомии. Не каждый писатель способен превратиться в сценариста. Поэтому у нас так крайне мало хороших сценариев. Мне же эта метаморфоза давалась довольно легко. После нее так приятно вернуться в свой прозаический водоем с обновленной, обогащенной кинокислородом кровью. Создание фильма напоминает строительство корабля. Много людей участвуют в этом, спорят, ругаются, суетятся. Но за конструкцию отвечает сценарист.

На съемки «Мишени» вы сами приезжали?

Я присутствовал на съемках «Мишени», конечно — не на всех. Но в горно-алтайской экспедиции я принял активное участие. Селение, где велись съемки, напоминало декорации к «Марсианским хроникам» Брэдбери. Это в трех километрах от границы с Монголией. Там, в странном пей заже, живут странные люди, говорящие на странном русском. Быт их не менее странен… Именно такое место и выбрал Зельдович. Место это как бы не для людей предназначено, а чтобы небо спустилось на землю. Так в нашем фильме и произошло.

Россия — вообще киногеничная страна?

Русское пространство по своей сути литературно, равно как американское — кинематографично. У нас персонажность граждан, гротеск в поведении и в суждениях — вполне обычное дело. И никуда это не делось пока. Литература и жизнь в России — старые любовницы. Безусловно, они сильно поднадоели сами себе и в любой момент готовы вцепиться друг дружке в волоса. Но потом мирятся и тихо пьют чай вприкуску с русской метафизикой.

Вы уже в третий раз работаете с Зельдовичем. Довольны его интерпретацией ваших текстов?

Я готов увидеть любую экранизацию своих произведений. Лишь бы она не заставила меня уйти с премьеры. С трех премьер своих пьес я уже уходил.