Мария

Режиссер Тони Чилдресс (Модайн), лицом смахивающий на Мела Гибсона, снимает фильм “Это моя кровь”, нечто а-ля скорсезевское “Последнее искушение Христа”. К концу съемок на Марию (Бинош), актрису, сыгравшую Марию Магдалену, то ли снисходит откровение, то ли религиозное безумие, но она, идентифицируя себя со своей героиней, отправляется в Иерусалим искать учеников. Годом позже, накануне премьеры, фому неверующего и скандалиста Чилдресса и новообращенную Марию сведет в телеэфире Тед Янгер (Уитакер), ведущий, известный своим теософским шоу. Впрочем, главная фигура в этом метарелигиозном споре как раз мечущийся Янгер: именно он бегает в церковь, не зная, как и о чем молиться. Путь его к Иисусу не особенно извилист: медленно уходящий из жизни новорожденный сын. На относительного молодого Абеля Феррару (всего-то 55 лет) напала, как это, кажется, случается рано или поздно со всеми американскими режиссерами европейского происхождения, старческая немота: дух живет, сознание, в общем, ясное, а речь путаная. Тони Чилдресс на предпремьерном показе рассказывает публике, как в кинотеатре его отца показывали только эротику и хорроры – и это как раз то, что сам Феррара прирожден снимать. Но вот наблюдать его личные отношения с католической церковью как-то не с руки: изнасилование монахини из “Плохого лейтенанта” Ферраре не переснять. А хороша “Мария” именно неожиданными вспышками ясности, когда немота отходит, и мрачный гул начинает попахивать концом света: обезумевший режиссер крутит свою ленту в пустом зале, по которому носятся спецназовцы в поисках бомбы, в Иерусалиме звучат взрывы, кричит новорожденный. Феррара отлично знает, как задать зрителю нервотрепку, как учащать сердцебиение, но постыдно бросает апокалипсис на половине, превращая его в бурю в стакане и солнечные зайчики у кровати плачущих родителей. Забавно, но историю режиссирования Священного Писания уже излагал наш соотечественник, писатель Владимир Шаров в “Репетициях”. Правда, там сращивание с персонажами длилось поколениями и представлялось архетипичным. И отношения с “вышним миром” все-таки должны быть скорее такими. А не преувеличенно личными.