Живой
Контрактник Кир (Андрей Чадов) возвращается из Чечни, потеряв ногу и своих товарищей, которые полегли в горах, вытаскивая его из боя. В тылу Кира ждут «заработанная» компенсация и майор, который ее выдает, за откат. На следующий день Кир с перепоя случайно сталкивается с майором и в перепалке («кто за что воевал„) зарубает его купленной в подарок саблей. Тем же вечером самого Кира сбивает машина (разумеется, иномарка), а когда он приходит в себя — рядом стоят призраки воевавших с ним друзей (Максим Лагашкин и Владимир Епифанцев). “Мы как бы твоя совесть„, — по ходу объясняют пришельцы из Валгаллы, места, где “холодно и курить хочется„. Мертвецы в маскхалатах матерятся, говорят по душам и опасно хохмят. Следующие три дня они будут следовать за Киром по пятам, и „Живой“ превратится в своего рода роуд-муви. Вначале — домой, к мамке и любимой девчонке. Затем — в Москву, — на Красную площадь, оттуда к командиру и на могилы ребят. По дороге Кир встретит отца Сергия (Алексея Чадова), поговорит с ним о грехе, подерется. И все в каком-то смысле вернется на круги своя.
Притчеобразность (отсутствие внятности при общей многозначительности), гости с того света и — главное — покалеченный герой дают повод сравнить „Живого“ с полузабытой лентой Никиты Тягунова „Нога“ о калеке-„афганце“. Только абсурд „Ноги“ Велединский в своем фильме подменил всепроникающим и путаным символизмом. Но символизм и спиритуальная каша — это еще полбеды. Велединский, как называл это Генрих Бёлль, стучит в “слишком громкий барабан„ — то есть снимает про войну и вернувшихся с нее. И тут невольно тушуешься, наблюдая, как режиссер с совершенно тальковскими интонациями (помните такого?) рассуждает о Боге, России и прочем. Всеми своими перепадами (от Бога — к водке, от Цоя — к группе „Сплин“) Велединский апеллирует к чувствам зрителя, минуя вкус.
„Живой“ — явление внеэстетическое, вроде телевидения. Собственно, отсюда и телевизионная картинка: мера условности практически сериальная. Режиссеру, очевидно, не до красивостей. „Живой“ — это не „хемингуэевщина“ про вернувшихся из боя (первоначальное название ленты „Какими вы не будете“ было позаимствовано у „старика Хэма“), а, скорее, фронтовой фольклор. Баллады про стаи трассеров, про „чехов“, спустившихся с гор, про “закурим, братишка, «Житан»». А лезть к «братишкам» с критикой — сами понимаете, последнее дело.