Интервью: Иван Урбан

Вы в «Чайке» с первого дня репетиций. Как она начиналась?

Джон Ноймайер сам не знал сначала, что история будет про балет. Аркадина должна была быть драматической актрисой, как у Чехова. И Аня (Поликарпова, жена Урбана. — Прим. Time Out) уже готовилась декламировать фразы из Мопассана. И вдруг он приходит на репетицию и говорит, что ему был знак — прямо в руки упала какая-то вещица Анны Павловой, у Джона ведь, знаете, много балетного антиквариата дома расставлено. Так появилась Аркадина с чертами Анны Павловой. А Костя с чертами Бежара получился уже в ходе работы. Это репетиционная химия. Никогда не определишь, кто автор идеи. Например, в «Нижинском» я вообще не знал, на какую роль меня готовит Джон. Просто играл мизансцены на заданную тему, а потом выяснилось, что я — Дягилев.

Историю вашего приглашения в труппу Джона Ноймайера можно запросто превратить в киносценарий. Каково было оказаться героем триллера?

Да, сейчас, спустя пятнадцать лет, можно говорить — мол, как в кино. А когда это случилось, мне было 16. Я родился в Гомеле, жил в Минске в общежитии. Меня пригласили на конкурс «Prix de Lausanne» в Швейцарию. Это конкурс молодых исполнителей, наградой на котором становится стажировка в балетной школе одного из европейских театров. Я не знал ни языка, ни обычаев, только классические вариации. Танцевал принца Зигфрида и Красса — и конкурс еще не кончился, когда ко мне началось паломничество.
Подошла одна богатая меценатка и предложила оплатить стажировку на Западе. Подошел Джон Ноймайер и предложил стажировку в его школе с последующим приглашением в труппу. Я понятия не имел, кто такой Ноймайер. Но я помню чувство голода, помню унылый общежитский хлеб. Мне не хотелось возвращаться.
Когда я сказал директору училища Коробкиной о желании остаться и учиться дальше в Европе, она моментально поменяла обратные авиабилеты и велела собираться домой. Огорченный, я пошел в свою гостиницу, где встретил Алекса Урсуляка, директора штутгартского балетного училища, который написал для меня письмо к Ноймайеру и направил с этим письмом в отель, где жили члены жюри. Я нашел Джона, помахал письмом, так как сказать ничего не мог из-за незнания языка. Он узнал меня. Требовалось разрешение от родителей.
Мы позвонили маме, ее не было дома, и согласие на мой отъезд из страны дала бабушка. Еще нужен был паспорт, который хранила у себя Коробкина. Тогда она стала угрожать Ноймайеру всеми полициями Швейцарии, обвиняла его в похищении детей. Джон был в шоке, что подобное вообще возможно в 1992 году. Он сделал мне официальное приглашение в Гамбургский балет, после чего я уехал в Минск получать диплом в училище. Загранпаспорт мой уничтожили в Минске в Минкульте в специальной машинке у меня на глазах, но диплом хореографического все-таки дали. С этим официальным приглашением Ноймайера мне удалось сделать новый паспорт в Москве, где друзья меня устроили в ефремовский МХАТ рабочим сцены. С этим паспортом я уехал по фальшивому приглашению в Монте-Карло, а оттуда уже перебрался в Гамбург и начал заново учиться. Вот такая история.

Что же помогло пережить психологический стресс?

Я просто был самим собой, не хотел вдумываться в эти совковые препоны, плевал на сплетни. Я быстро адаптируюсь, нахожу хороших людей. Выжил и в Гамбурге, нашел там петербургского педагога, русскую речь, русскую девушку — и все закрутилось.