Эйфория
Растрепанный Валерка (Максим Ушаков) полюбил на свадьбе приятеля чужую жену, Веру (Полина Агуреева), – за то, что она как-то "так" на него смотрела: пришел к ней объясняться, а та и не знала, что сказать. Потом собака Пират откусила палец дочери Веры, ее муж Павел (Михаил Окунев) застрелил Пирата и напился пьяный, Вера переспала с Валеркой прямо на могиле пса, а девочку отвезли в район к врачу. Потом Вера убежала с Валеркой, Павел спалил дом и сел на берегу – ждать. Попутно Вера три раза очень живописно стояла на фоне какой-то фиолетовой стены, не менее живописно сидела в полной песка (sic!) кровати, а Валерка гонял черных коз в подсвеченном чем-то зеленовато-неоновым хлеву. В финале любовники в белых-белых одеждах лежали в лодке, полной красной-красной воды, и тонули в воде речной, уже печально зеленой.
В Венеции эта история роковой страсти получила приз студенческого жюри – с формулировкой "за мужественную простоту выразительных средств". Понимать это надо в том смысле, что толерантные и незашоренные итальянские студенты оценили-таки суровую речь "восточного варвара", невзирая ни на зеркальца на его шее, ни на перья в прическе. Нам сложнее: мы-то знаем, что вырыпаевская бижутерия – черные козы и фиалковые стены, не говоря уже о лодочках, – чистой воды маскарад. Короче, все это буйство красок и форм (или "яркое и экспрессивное решение" – формулировка жюри "Кинотавра", наградившего фильм спецдипломом) сильно мешает заметить пресловутую "мужественную красоту". Хотя разглядеть ее стоит.
Дело в том, что в целом Вырыпаев снял действительно хороший фильм. Во-первых, на довольно бесхитростный, почти схематичный скелет своего сценария он сумел нарастить мясо. Текст "Дона", признаться, чем-то напоминал хождение интеллигентных студентов в деревню. В кино же от этого надсадного народничества и опрощения мало что осталось, не считая, конечно, довольно вымученного первого эпизода – того, где непрофессиональный актер Ушаков с интонациями блатующего менеджера по продажам вопрошает "Ну че? Так и че?", а актриса Агуреева мило отвечает "Не знаю".
Во-вторых, реальность "Эйфории" совершенно самостоятельна, не привязана ни к месту, ни ко времени, что вообще-то редко бывает с российскими фильмами. Видно, что Вырыпаев обладает одним, очень важным для кинорежиссера умением – убирать из кадра лишнее. Увы, этот прекрасный талант почти полностью нивелируется режиссерской решимостью сделать красиво. Эта решимость заставляет Вырыпаева, напротив, тащить в кадр всякие блестящие фиговины. Потому что степь, мужчины в черных спецовках и просто любовь – это уж как-то слишком просто, и не всякий зритель эту простоту поймет. А женщина в красном, вся такая живописно обсыпанная песком, сидящая на железной кровати, – это очевидная Красота. А уж двое в лодке – это не просто Красота, а Красота, которая что-то еще и символизирует, которую можно принять и вопреки голосу разума, увидев в ней, как советует режиссер, то, что видится. К тому же это образ надежный, проверенный еще Ким Ки-Дуком.
На все это хочется отреагировать словами, которые Никита Сергеевич Хрущев якобы произнес в адрес Эрнста Неизвестного (своим квазиан-тичным пафосом они как раз подходят интонации фильма): "В этом человеке есть дьявол и ангел. Дьявола мы уничтожим, а ангелу – поможем". Если бы мы только действительно могли хоть что-то сделать с режиссером Вырыпаевым.