«Когда нельзя, мне хочется сделать наоборот»

Мой давний приятель несколько лет назад решил сделаться евреем. Он отрастил пейсы, ест в строго отведенных местах, соблюдает шабат. Но все такой же милый. Я поехал в командировку в город, где он родился. Меня встречали его друзья, да так, что моя печень заплакала: «Папа, пощади!» Друг моего приятеля жаловался: «Понимаешь, он встал на колени на балконе и начал молиться. А ты видишь, в каком районе я живу. Они подумают: моджахед, возьмут пушку и выстрелят. Здесь у каждого оружие. Или ночью (у меня кровать одна) я ему говорю: ложись. А он: я с мужчинами спать не могу. Я ему:

я ж тебя с пяти лет знаю, я ж за тебя дрался, ты что думаешь, я к тебе приставать буду?!

А он: мне религия не позволяет. Потом позвонил раввину и как-то договорился, что под разными одеялами можно…»

Осень. Мы с моим приятелем идем по Садовому кольцу. Он с улыбкой рассказывает: «Вчера читал статью Зимина про прошутто — и так захотелось… Но знаю, что нельзя. И точка». Мне, когда нельзя, как минимум хочется спросить: почему, дальше — зачем, и часто — сделать наоборот. Я говорю: «Вот моя бывшая ассистентка, которая тоже неожиданно почувствовала себя религиозной еврейкой, позвонила и сообщила: “Я опростоволосилась: в этот шабат съела рака”». «Какой ужас! — воскликнул мой приятель. — Я бы ей устроил настоящий шабат! Дай телефончик». Я посмотрел на него (понимаете куда?): «Не сомневаюсь!» И мы засмеялись. Хорошо, что все-таки что-то связывает религиозных и не очень.