977 (Девять семь семь)

На экране телевизора идут "Девять дней одного года": насмешливый Баталов ернически отшучивается от Евстигнеева. Телезрители в актовом зале не сильно отличаются от героев Ромма: половина одета в белые халаты, другая — в треники и тапочки. Но это не клиника, а полузаброшенный НИИ. Его население, испытуемые и испытатели, побросав все дела во внешнем мире, с энтузиазмом предается замерам какого-то магнетического излучения. Изучаемый феномен не называется, но нетрудно догадаться, что это любовь.

Последние 10 лет российское кино изживало в себе тонкий психологизм. Луцик, Балабанов или Иван Вырыпаев последовательно превращали персонажей в героев и дальше — в функции. "977", дебют Николая Хомерики в полном метре, снят так, словно этих 10 лет не было вовсе.

Функции героев тут весьма ограничены, а сами они заперты в сталинском здании, словно чеховские дачники на веранде. Новаторские опыты проходят буднично: главному герою, правда, все время удается извлекать из лабораторного бокса девушку явно потустороннего происхождения, но на этом экстраординарное заканчивается. Так что внутренние бури персонажей находят выражение в мелких психологических жестах. Эта жестикуляция скоро становится такой же плотной, как воздух на коммунальной кухне, — с той существенной разницей, что персонажи Хомерики пихаются в борьбе за душевную теплоту, а не за свободную конфорку.

Принципиальное отсутствие конфорок, не говоря уже об осторожном обращении режиссера с "русским стилем" (вменить Хомерики тарковщину может только человек с аллергией на металлолом), превращает "977" из "нового российского кино" в просто кино. А это, поверьте, стоит дороже, чем все золото "Кинотавра".