Евгения Симонова: «Мы там действительно летаем»
— К вам пришел очень талантливый, на мой взгляд, режиссер. Он очень мощный. И еще в театр, где работают гранды, пришел молодой человек. Как театр и вы лично отреагировали на все это? Кто-то из актеров когда-то сказал, что с режиссером нельзя жить как с нелюбимой женой. Когда приходит режиссер, это семейное событие, шквал, буря… Как вы все это ощутили, вы были готовы к этому?
— Сначала была борьба с предыдущим строем. Я не хочу, когда это уже все свершилось, кого-то пинать ногами. За что-то я Сергею Арцибашеву благодарна, но его теперешний театр я не принимаю. Для меня это театр 70-х, даже конца 60-х. Я люблю образный театр, более условный, менее реалистичный. Существование здесь Сергея Николаевича шло по нисходящей. И театр тоже — шел, шел, дошел до края и упал, рухнул. К нам перестал ходить народ, спектакли были такие, что с самого начала хотелось встать и уйти, пустые залы: 200 человек в зале на 1200 мест. А на сцене хорошие актеры, которые играют в других театрах при полных залах. Когда закончился тот этап, это уже было ликование, а когда возникла кандидатура Карбаускиса, то подавляющее большинство приняло это восторженно. Сейчас мы открыли первый сезон в этом новом состоянии. Надо сказать, что все воодушевлены.
— А как произошел выбор пьесы «Месяц в деревне»?
— Если вспоминать хронологически, то мы начали репетировать с режиссером Александром Огаревым еще при Арцибашеве. А Карбаускис принял затею с этой пьесой очень положительно.
— Но история такая сложная, она явно не тянет на роль спектакля «мы все сейчас пойдем в Маяковку». Я просто прочитал пьесу «Месяц в деревне»…
— Да, когда ее читаешь, то сразу вспоминается литературный салон. У Тургенева же написано, что «пьеса не назначалась для сцены». Эта пьеса очень повествовательная, очень литературная. И мы ее редактировали. И дальше мы стараемся, не выплескивая ребенка из купели вместе с водой, делать какие-то сокращения, поправки, иначе невозможно — ее надо было бы играть 5 часов.
— Вот интересно, что вы в ней увидели. Я как современный читатель подумал бы, что эта пьеса о борьбе хороших людей с иллюзиями, что хорошие мысли — это не всегда хорошо, иногда надо быть более приземленным. Я бы вот так думал. Скажите, каков главный посыл этой пьесы, по-вашему?
— Я не сильна в глубоком анализе, я думаю, что на это точнее ответил бы режиссер, но для меня эта история созвучна фильму «Аризонская мечта» Кустурицы, где играет один из самых моих любимых актеров Джонни Депп. Это неистребимая потребность человека в полете, мечте. Я играю женщину, которая прожила хорошую и счастливую, стабильную и благополучную жизнь… И тут «плотину прорвало», вдруг появился человек, который стал это все взрывать, но не разрушать, а придавать всему этому другой смысл.
— У Тургенева «плотину прорвало» у героини в 29 лет…
— Изначально у меня были очень серьезные сомнения по этому поводу. Мне 56 лет, я никогда не скрывала свой возраст, никогда не пыталась обмануть себя или кого-то. У меня взрослые дети, внуки, я хорошо себя чувствую в своем возрасте. Но тут я уговорила себя на 44-45, это нормально. И, к счастью, моим партнерам Юрию Колокольникову и Алексею Фатееву тоже не 21. Это допустимое соотношение. И вот с женщиной, которая прожила стабильную и благополучную жизнь, произошла такая история. Я бы не хотела играть ее неудовлетворенной. Для меня было очень важно, что эта женщина верна своему мужу, у нее нет романа…
— Ну муж тоже не особо обращал на нее внимание, на то, что она была ему верна. В пьесе он больше занимается сельским хозяйством…
— Там трактовать можно как угодно, можно вывернуть все по своему желанию, чем и хороша классика. У нас в спектакле муж очень хороший, он очень любит ее. И этот ее любит, и этот.
— Вы имеете в виду, что все персонажи хорошие?
— Хорошие. Но жизнь такая… она ставит ловушки. Вот появился парень, который как-то взял и все взорвал. И чуть-чуть почва пошла из-под ног. Она попыталась взлететь, эта тетка, — не получилось. Но она все-таки попыталась это сделать. У нее появилось желание оторваться, оно наполнило ее жизнь каким-то новым содержанием. Поэтому для меня в финале этой пьесы, как говорит наш режиссер Александр Огарев, «все вроде бы остались в потере, но это такая потеря, которая сродни обретению». Все прошли через сильное душевное переживание, а это всегда обогащает душу. Я не знаю, что получится, но мы там даже действительно летаем под куполом.