«Может, только Быков побольше меня пишет»
В уходящем году, кажется, имя ни одного писателя не упоминалось так часто в СМИ и интернете, как имя Захара Прилепина. То ему везло быть обласканным заметными премиями, то он оказывался в центре скандалов. Да и его последний роман «Черная обезьяна» вызвал неоднозначную реакцию публики — от восторга до разочарования. Прилепин признался журналу Time Out, что ему не кажется, будто его стало слишком много.
— Захар, ты — едва ли не главное событие этого года. Ты получил премию «СуперНацБест» по итогам десятилетия. Вышел в финал «Русского Букера» десятилетия.
— Стал «Человеком года» по версии журнала GQ…
— Вызвал скандал с задаванием неудобных вопросов Владимиру Путину и все обсуждали связанную с ним отмену твоего эфира на телевидении…
— Экстремистский скандал…
— Ты на обложке «Сноба». Ты всем этим доволен?
— Ну я же не дурак — как мне это может не нравиться? У меня дети растут маленькие — мне их кормить нужно. А вся эта шелуха и мишура неизбежно сопровождает любой писательский успех. Я думаю, любимый мной Сергей Саныч Есенин мечтал, чтобы именно они его сопровождали, а не тоска и одиночество. Так что это нормально — что уж я буду кокетничать. Это помогает мне продавать мои книги. Это признак хорошей работы. Я хочу, чтобы меня прочитало как можно больше людей. Я не хочу быть писателем для 120 избранных эстетов, которые будут между собой мусолить мое имя.
— Я не помню за последнее время столь же популярного писателя…
— Я думаю, что людей, которые в Советском Союзе знали фамилию Евтушенко, было больше, чем тех, кто сейчас знает мою. Просто СМИ было меньше и, соответственно, было меньше возможностей для скандалов. Фотографии Евтушенко на обложках журналов «Работница» и «Крестьянка» тоже были не совсем уместны. А так в свое время была оглушительная популярность у Аксенова, не говоря уже о людях с гитарами — Высоцкого, например. Я помню перестроечную популярность Анатолия Рыбакова. Так что это не редкость в русской литературной традиции.
— Тебе это не мешает?
— Нет — я же большую часть времени провожу в деревне: вне интернета и мобильной связи. Мне же часто не могут дозвониться. Вот ты мне сейчас звонишь, а я просто еду в Лондон. Мне сегодня визу не дали и я жду, что ее завтра дадут. И я валяюсь в Москве в гостинице «Президент» и ничего не делаю. Но такого дня в моей жизни уже давно не случалось. Потому что обычно я приезжаю в Москву дня на два-три, сразу даю 10 интервью, снимаюсь, а потом сматываюсь и снова сижу у себя в лесу и интенсивно работаю. И это меня балансирует. Это мои недоброжелатели считают, что я не слезаю со страниц журналов и везде кручусь. Так что это не может мешать.
Людям мешает попытка постоянно юзать свое имя. Смотреть в «Яндексе», много ли о тебе сказали, кто плохо, кто хорошо. Дай-ка я тоже какую-нибудь гадость скажу. Эта суета вокруг самого себя и правда мешает. Я же отношусь иронично к тому, что вокруг меня происходит.
— Некоторое время назад я прочла сборник своих колонок, которые были опубликованы в журналах, а потом вышли в виде книги. И так они были грязно и небрежно написаны, что я рассердилась и написала про тебя гадость в своем ЖЖ. И ты тут же пришел ко мне в журнал это читать, притом что мы с тобой — не друзья.
— Нет противоречия. Я тебе говорил, что имя свое не надо юзать. А посмотреть, что про тебя написали, — это неистребимый зуд любого писателя и меня в том числе. Полазить, посмотреть, что там про меня сказали. Я вот тут в своем ЖЖ пост про Гришковца написал. Теперь мне жалко Гришковца и все произошедшее, потому что пост сразу вошел в топ самых обсуждаемых, пришли толпы народу и нахамили Гришковцу. Я-то хотел друзей посмешить, а вон оно что произошло.
Всем интересно, что о них написали. Я читал в воспоминаниях про Есенина, что он ехал на другой конец города на извозчике и шел пешком, чтобы прочесть про себя заметку в три слова. Это обычное дело. Вот я и придумал механический способ избавления от всего этого — уехать.
А по поводу колумнистики — ты тысячу раз права. Небрежная была книжка. Потому что торопили. И я ее сдал такой. Я сейчас всю эту эссеистику переписал набело, начисто, и сейчас все это выйдет в новом свете.
— У меня к тебе еще одна претензия. Вот насколько мне нравятся твои романы «Патологии» и «Санькя», настолько у меня куча претензий к твоей «Черной обезьяне». Расхристанный текст да еще с речевыми ошибками. Ты его гнал или редактор в нем не ночевал?
— Тут я с тобой категорически не соглашусь. «Черную обезьяну» я писал 4 года очень неспешно. Речевые ошибки могут происходить только из-за того, что я сам недостаточно образован. В принципе их можно исправить. А так я считаю, что это лучшая моя книга. Действительно, у некоторых людей она вызывает глубочайшее раздражение — вот и певец Сергей Шнуров сжег ее прямо во дворе своего дома. Так она его взбесила. А у других наоборот очарование. Быков, Дуня Смирнова и другие мне говорили: «Вот теперь стало понятно, что Прилепин настоящий писатель». И я сам знаю, что это первая моя настоящая книга, в которой я абсолютно уверен.
— Что ты сейчас пишешь?
— Дописываю сборник из 8 повестей. Он называется «Восьмерка». Хорошие тексты — мне они кажутся удавшимися. Один из них экранизирует Алексей Учитель. В следующем году он будет в кино. Я ведь работаю не меньше, чем какой-либо другой писатель. Может, только Быков побольше меня пишет, а так — сказать, что Прилепин много суетится, лучше бы он уединился, нельзя. Как будто те, кто уединяется, пишут больше хороших романов, чем я? Ну, Миша Шишкин живет несуетно, но романов-то у него столько же, сколько у меня.