Шерлок Холмс соблазняет Ватсона

— Как по-вашему, чем «Игра теней» отличается от первого фильма?

— В первую очередь, мы все-таки старались не растерять тех качеств, за которые люди полюбили первый фильм. А главное отличие — наверное, в динамике. В «Игре теней» опасностей — больше, задачи — сложнее, ставки — выше. И враг здесь более грозный. Ну и что касается других аспектов… Было бы безумием не попытаться понять, чем фильм нравится публике, и не попробовать приукрасить какие-то моменты. Так что отношения между героями стали глубже, градус юмора — острее, экшен-сцены стали еще более напряженными.

— И общее настроение — более мрачное.

— Да, такую задачу мы и ставили — попытаться показать, что героям все время что-то угрожает. И это более реалистичная угроза, чем раньше. Причем важно, что теперь под ударом — еще и близкие героев, те, кто их окружает. Как, пожалуй, и большая часть современной Европы — но это уже мелочи. Так что да, мы хотели снять фильм более мрачный и напряженный, но еще и одновременно старались, чтобы комедийные элементы при этом не пострадали.

— Вам ведь, наверное, непривычно играть человека, настолько стремящегося быть обычным? Ватсон же изо всех сил пытается сохранять лицо, поддерживать ощущение нормальности происходящего, какой бы экстремальной ни была ситуация вокруг.

— Знаете, мне кажется, именно поэтому он так и подкупает. Конечно, у его обаяния несколько составляющих. В первую очередь — вы правы, он, наверное, один из самых характерных литературных примеров того, как рассказчик, который одновременно является и протагонистом, мало отличается от обычного читателя. Он описывает свои приключения с этим невероятным другом — но сам-то твердо стоит на ногах, олицетворяя ответственность, взрослость. Но гений его друга тянет Ватсона за собой, соблазняет его. Убери Холмса — и что останется? Только половинка одного целого, предназначенного функционировать вместе. В чем был вызов для меня в этой роли — это в том, чтобы придать ему веса, убедительности и не перетягивать внимание на себя. Когда у тебя на глазах такой внушительный напарник, как Роберт Дауни, воссоздает такого персонажа, как Холмс, твоя задача — следить за мячом. Не переигрывать, держать его в том же напряжении, что и он — тебя. Словом, быть Джоном Ватсоном.

— «Игра теней» же делает еще больший акцент на отношениях между Холмсом и Ватсоном.

— Что нас с Робертом и привлекло — вот эта возможность поиграть в добрососедскую дружбу, как у студентов, которые делят одну комнату. Это неиссякаемый источник юмора — особенно в экстраординарных обстоятельствах, равно как и теплоты, и опасности тоже. Строго говоря, это сердце фильма. Без дружбы Холмса и Ватсона, что бы ты там ни взрывал, какую ловушку бы ни выстраивал, не факт, что кто-то стал бы это смотреть.

— Ваши отношения на площадке изменились?

— Не сильно. Они только окрепли. На съемках первого фильма мы еще не очень хорошо знали друг друга и привыкали, но к их концу мы уже были одной командой. А здесь мы уже были уверены друг в друге, уже подсознательно знали, как раскрыть друг в друге лучшее.

— Ватсон теперь еще и женат.

— О да. Мне, правда, не пришлось толком это учитывать — все-таки стоит ему жениться, как его снова затягивает в приключение, он не успевает освоиться в роли женатого человека. Хотя психологически он уже в первом фильме, можно сказать, женат — определился со своим будущим, знает, чего хочет. Единственное — в «Игре теней» он чувствует, что ставки повышаются — теперь опасность угрожает и его молодой жене.

— Что еще изменилось, это то, что «Игра теней» — в сущности фильм-погоня.

— Мы пришли к выводу, что в этот раз должны выбраться с Бейкерстрит, еще в конце съемок первого фильма, когда вдруг разговорились о том, каким хотели бы видеть продолжение. Это было единогласное решение — устроить такие кошки-мышки с Мориарти. Ну и по Европе хотелось помотаться, что уж говорить.

— Это же первый сиквел в вашей карьере. Беспокоились на этот счет?

— Даже если беспокоился, то быстро перестал. Слава богу, мы работали почти той же группой. Даже не знаю, стоило бы делать второй фильм с другим режиссером или другой командой. А так мы все были уверены друг в друге. И какое счастье, что Роберт был рядом — он задал нам всем нужный тон, когда мы только собрались снова: не быть слишком самоуверенными после такого успеха, наоборот, попытаться понять, что принесло успех, и развить это. Ну и у нас появилась возможность привнести в фильм то, что мы не имели возможности показать в первом. Взять хоть сцену на поезде — с Робертом в женском платье — или эпизод в цыганском таборе — у Гая Ритчи, кажется, пунктик на этот счет. Или, например, ватсоновская женитьба и отношение Холмса к ней — мы знали, что на этом можно очень смешно поиграть.

— Да, и мы наконец видим Ватсона за карточным столом.

— Ага, дорвался наконец. Это прекрасная сцена, кстати — там, кажется, одновременно происходят три разных действия. Мне же было приятно показать Ватсона с другой стороны, не таким занудным, как обычно.

— Третий фильм будет?

— Я бы очень хотел. Если со сценарием все будет в порядке, если все, кто с нами работал, будут согласны — то я с удовольствием.

— Масоны, Мориарти, кто дальше-то?

— Это же может быть кто угодно, не так ли? О боже…

— Ну ладно, это я так спросил.

— Нет-нет, подождите… Фу Манчу?