Интервью: Михаил Ефремов
Как нашлась пьеса?
В 1986 году О. П. Табаков послал нас, молодых актеров, в Берлин со спектаклем «Пощечина». Там знакомые моей мамы принесли мне текст «Шарманки», он был напечатан на машинке. Я его прочел. Только потом, спустя годы, я прочел всего Платонова, но эта пьеса так и осталась для меня особенной, мне даже кажется, что она серьезно отличается от платоновских романов. Она написана им за два месяца, и все в ней, в принципе, правда, несмотря на то, что выглядит это как «реальный маразм». Но Платонов мало что преувеличивает — такая была жизнь, такое было время.
Вы ведь задумывали первую версию спектакля еще в 80-е, в вашем «Современнике-2»?
В «Современнике-2» мы много говорили об этом, и я многих своих друзей просто достал этой пьесой, с Никитой Высоцким мы даже репетировали ее пару раз. Но только благодаря Галине Борисовне Волчек, которой я два года назад прочитал эту пьесу, спектакль вышел. Она дала мне шанс.
А почему спектакль не вышел тогда?
Мы сделали только первый акт, но совсем по-другому. Просто времени не хватило. Мы над нынешним спектаклем работали шесть месяцев не прерываясь, потому что это сложнейший текст, фактология, бэкграунд… Его много и он совсем не гламурен. Неактуален сегодня.
Вы говорите — неактуальный текст, а почему вам кажется важным поставить его сегодня?
Неактуален не текст, а бэкграунд. И современному человеку сейчас вдруг об этом читать и говорить — очень странно. Но мне кажется, что у нас произошла такая же переоценка ценностей, как и у людей 30-х годов.
То, что в работе над спектаклем понадобился консультант, связано со сложностью текста или с чем-то другим?
Это связано со сложностью темы и самого автора. Не совсем правильно называть это текстом, хотя и вы, журналисты, и мы, актеры, так делаем. Правильнее будет сказать — сложность поэтики автора. Он и бытописатель, и поэт одновременно. Он создает неповторимый язык. Такое ощущение, что он его на улице слышал.
А можно загнать ваш спектакль в жанровые рамки?
Жанр есть — это «реальный маразм с одним антрактом».
А по текстам Платонова видели что-нибудь?
Я видел два прекрасных спектакля — «Рассказ о счастливой Москве» и «Корову».
Как думаете, почему Платонов стал вдруг популярен в театре?
Мне кажется, приходит время Платонова, с его языком, его непохожестью на других и одновременной принадлежностью к классикам. Он говорил о болевых темах, используя свой странный язык.
Вы, говоря о себе, сказали «мы, актеры». Но сейчас вы выступаете в роли режиссера. Так кто вы на самом деле?
Когда я режиссер, я не могу быть актером. А «мы, актеры» говорю потому, что я — действующий актер и понимаю все тяготы профессии. И я как актер не смог бы работать у такого режиссера, как Михаил Ефремов!