«Я делаю то, чего не делал раньше»

— Ваш театр ассоциируется с Чеховым, Буниным… Откуда интерес к сугубо советской драматургии Вишневского и Погодина?

— Я соскучился по каким-то резким движениям. Хочется сделать что-то экстравагантное, что-то сказать, прыгая с места на место, ходя на ушах, падая, разбиваясь, улыбаясь или демонстративно плача…

— Эту экстравагантность вы нашли в «Оптимистической трагедии» и «Кремлевских курантах»?

— Драматургия там ужасная — если говорить о Погодине, например. Но там есть сюжет, который меня интересует, сцена, когда инженеру предлагают участвовать в плане ГОЭЛРО… На нее можно взглянуть по-разному, есть несколько версий этой сцены. В спектакле внешне все непонятно, фрагменты между собой никак не связаны, так же как это было в спектакле «Опус №7». Трудно сформулировать, что мы делаем, но я доверяю своей интуиции.

— А как в эту компанию затесался Пушкин с «Борисом Годуновым»?

— Там, во всех этих пьесах, внутри лежит какая-то одна тема, трудно высказываемая. Какой-то жестокий абсурд, иногда находящий объяснение, которое тут же исчезает. «Борис Годунов» — как раз момент такого объяснения.

— Спектакль «Горки-10» — о художнике и власти?

— Это такой каламбур по поводу абсурда нашей жизни. Хотелось его передать через клоунскую манеру. Сейчас трудно сказать что-то серьезно так, чтобы это было услышано. Мы нашли такую форму, не знаю, как ее назвать. Я делаю то, чего не делал раньше. Сейчас слово обесценено. Иногда вроде человек говорит правильно, но это такой человек, что нельзя верить. В нашей жизни происходит такой дурной театр. Вопрос только: как его передать через хороший?

— То есть на уровне прямого посыла невозможно что-то донести до зрителя?

— Я не говорю «невозможно». Я просто не очень это чувствую, не очень в это верю. Может быть, я не видел каких-то удачных примеров. Все, наверное, возможно, но каждый же со своей колокольни рассуждает…

— В ваших ранних спектаклях слов почти нет, а в последних — много текста… С чем это связано?

— С пробами, с экспериментом. Говорить обо всем, не говоря ни слова, — это же тоже прием. И он тоже надоедает. А вот как это слово произнести, чтобы оно не было информативно-банальным? Очень трудно найти форму подачи.

— Для вас новый спектакль — это терра инкогнита?

— Конечно. Когда все знакомо — плохо, я как раз хочу от этого убежать. Есть какие-то технологические вещи, которые я умею, опираюсь на них. Но конструкция спектакля должна быть каждый раз новой. И этому нельзя научиться.

— Что заставляет вас делать новый спектакль?

— Желание запустить какой-то воздушный шарик. Все бы внизу прыгали, пытались его достать, но он парил бы где-то там высоко и вдохновлял всех.