Интервью: Барбара Крюгер
Вы начинали с очень радикальных проектов…
Это недоразумение. Я никогда не считала себя радикальной: это было бы слишком романтично, а я совсем борец — ведь борьба обозначает уверенность, а для меня важен момент сомнения. Искусство — это способ понять, кем мы являемся и чего стоим. Думаю, что любые манифесты — просто шутка. Уверенность, не чувствующая сомнений, смешна. Но, конечно, каждый зритель видит работы по-своему…
Странно слышать, но уж от феминизма вы открещиваться не будете?
Конечно, я феминистка, но я не делаю феминистское искусство. Не думаю, что существует какой-то единый феминизм, есть множество феминизмов, для разных слоев общества он разный, а когда мы привязываем себя к какой-либо идее, или полу, или расе, это просто поиск возможности доминировать над другими. Когда я начинала, по стечению обстоятельств — исторических, общего понимания вещей, взглядов на то, что надо делать в искусстве — сформировался круг единомышленников: Дженни, Синди, Шерри, среди нас был единственный мужчина — Ричард Принс, и мы стали очень заметны. Но в то время было множество других женщин и женских галерей, с которыми у нас не было ничего общего.
Женский подход отличается?
Мужчины больше любят власть и используют ее, им нравится играть с концепцией мифа, легенды, которая окружает художника — знаете, в Европе художника считают чуть ли не посредником между Богом и обществом, а женщинам все эти стереотипы неинтересны. Для меня искусство — просто ежедневная работа, исследование, антропология, создание комментария. Я делаю работы о том, чем мы являемся друг для друга, как сосуществуем вместе — в инсталляции «Двенадцать» это разговоры разных людей: подростков, бизнесменов, мужа с женой и детьми — двенадцать сценок, которые длятся двенадцать минут.
Вы ведь никогда не использовали собственный образ в работах, как многие коллеги…
Не люблю фотографироваться. Говорю, что все, что нужно нам — это одна-единственная фотография — для некролога. За много лет работы поняла точно — отношения фотографа и модели это отношения контроля и власти, способ подчинять и подчиняться, как раз то, чего я стараюсь избегать.
Вы кажетесь очень скромной, а как же звездный статус?
У меня свой взгляд на вещи, но я не стремлюсь к тому, чтобы считали великой, какой-то особенной. Несколько лет назад я делала в Нью-Йорке, в Музее современного искусства выставку «Фотографируя величие», о том, как фотография создает стереотипы, как делают портреты — знаете, с такими важными лицами, в беретах, ореолах, и получаются карикатуры. Великими произведениями считают то, что получилось в результате комбинации вкуса, денег и власти. Конечно, это иногда случается с действительно хорошими работами, но бывает и наоборот. А о множестве замечательных произведений мы понятия не имеем — не все ведь могут правильно использовать ситуацию.
Радикальные жесты — один из способов влиять на эту ситуацию?
Это зависит от того, что понимать под радикальностью. Могу согласиться только с тем, что разрушаю барьеры. Думаю, что это часть феминизма, пересмотр языка, разрушение бинарной оппозиции, где есть только черное и белое, интерес к множеству оттенков серого. Но само это слово мне не помогает — «радикальное» создает собственный миф.
Извините, конечно, но вы миф…
Больше никогда не будут говорить о себе. Знаете, американская армия использует такой лозунг — будьте всем, чем можете. Не уверена, что для армии это хорошо, а для остальных — точно неплохо. Не надо сравнивать себя с другими — просто надо стараться реализовать себя, быть тем, кто ты есть, и настолько, насколько это возможно: смешным, умным, интересным. Женщинам самовыражение всегда давалось сложнее. А вы для кого интервью берете?
Для московского Time Out.
Ого, я помню первый номер лондонского — давно это было.
Ну тогда для Time Out вы точно миф.