Книги, которые изменили писателей
Дарья Донцова, писатель
Яросла в квартире, где книжные полки занимали пространство от пола до потолка, и, поскольку была очень болезненным ребенком, постоянно читала книги. Родители запихнули на самый верх «Яму» Куприна и «Декамерон» Боккаччо, но странным образом они не убрали туда Золя, Бальзака, Мопассана и многих других авторов.Так что я все эти более чем откровенные для детского восприятия романы прочитала в возрасте 12—13 лет. И вот на моральное мое мировосприятие скорее повлияли именно эти книги.
Первая книга, которая произвела на меня неизгладимое впечатление, была «Король Матиуш Первый» польского педагога и писателя Януша Корчака, которую я прочла в восьмилетнем возрасте. Это был удивительный человек, который, находясь в концлагере во время войны, будучи выкупленным Красным Крестом, встал во главе колонны детей варшавского гетто и пошел с ними в крематорий, держа за руки и рассказывая сказки. Над этой книгой было пролито огромное количество детских слез! Это был период, когда для меня, ребенка, обнажались всякие новые вещи, обнаружилось, что бывает предательство и много чего еще случается в жизни. Книга написана была для детей, но читается она так, как будто создана для взрослого человека — абсолютно нет сдвига какой-либо планки. Ее можно читать и в сорок, и в шесть лет!
Вторая книга, повлиявшая на меня, — это «Сага о Форсайтах» Джона Голсуорси. Я прочитала ее в 17 лет, и самой страшной мыслью после завершения чтения для меня было осознание того, что сам Голсуорси уже больше никогда не напишет продолжения этого замечательного произведения. Уже потом, когда я начала писать сама, я стала осознавать, что все мои романы берут свое начало именно из «Саги о Форсайтах»!
Андрей Курков, писатель
Первой книгой, действительно «перевернувшей» мой взгляд на жизнь, был роман Джека Лондона «Мартин Иден». Мне было лет тринадцать. После я прочел всего Лондона, но первый роман помню до сих пор. Особенно финал. Наверное, то, что я помню, это уже какая-то иная идея романа: достижение цели равносильно смерти.
Вторым моим любимым писателем стал Андрей Платонов, доказавший своими романами, что люди просты и бесхитростны, а значит, и добро должно быть простым, как ломоть хлеба, иначе его не поймут и не примут. За последние годы только два-три произведения задели. Среди них — автобиографический роман Рубена Галь- его «Белое на черном», который показывает, насколько правда всегда страшнее вымысла.
Сергей Минаев, писатель
Сразу могу назвать две такие книжки — «Портрет Дориана Грея» Оскара Уайльда и «Путешествие на край ночи» Луи-Фердинанда Селина. Когда читаешь или перечитываешь эти произведения, они всегда каким-то образом влияют на твое сознание, не могу сказать, что почерпнул в них что-то абсолютно новое, но тем не менее они меняют тебя как человека, твой эмоциональный фон. Уайльд может научить оптимизму и романтике, Селин — трагедии.
Из всей современной российской литературы сильнейшее впечатление на меня произвел роман Владимира Сорокина «День опричника». Он сразил меня точностью описания нашего ближайшего будущего, на которое, впрочем, я и так давно смотрю без особого оптимизма.
Лев Рубинштейн, писатель и поэт
Не думаю, что найдется хоть один человек, который скажет, что книга его «перепахала», как Ленина роман Чернышевского «Что делать?».Одной книги, которая перевернула мою жизнь, как ни старался что-нибудь придумать, нет! Есть, конечно, книжки, про которые хотелось бы сказать, — например, Евангелие, но это все равно было бы допущением и неправдой. Я думаю, главная для меня книга— та, которую я перечитываю. Скажем, «Война имир» и «Анна Каренина» Льва Толстого, которые постоянно со мной «живут», и еще сколько-то. Каждая серьезная книга что-то меняет в нашей внутренней структуре, но осознается это гораздо позже.
Я довольно рано перестал воспринимать как факт, что книги учат жизни. Они скорее влияли не на мой образ мысли, а на мою манеру разговора, писания. Я все-таки литературный человек, и книги меняют меня больше в языковом отношении, чем в ментальном. Иногда мне было мучительно больно осознавать, что не я так пишу, а Хармс или Зощенко. Влияние книг еще важно для пишущего человека как мучительное избавление от иллюзий.Потому что я понимаю — вот это прекрасно, а это здорово, но мне надо приложить некоторые усилия, чтобы этого не повторять. Был период раннего писания, когда я нащупывал что-то такое же, наверное, как то, что открыли обэриуты. Когда я прочитал Хармса и Введенского, я понял, что все это они уже сделали, и потребовалось много времени и усилий, чтобы писать совсем по-другому.
Захар Прилепин, писатель
Могу назвать три такие книги: «Это я — Эдичка» Эдуарда Лимонова, «Вечер у Клэр» Гайто Газданова и «Пирамида» Леонида Леонова. Это были мои самые любимые книжки, и прочел я их в разные периоды своей жизни. Все три, в том или ином смысле, определили мою физиологию, то есть мою пластическую реакцию, и этику, и эстетику, и постоянный уровень тестостерона в крови, и еще много чего, в чем я буду разбираться долгое время.
Книга Лимонова была прочитана еще в юности и помогла получить и прочувствовать безбашенную свободу. «Вечер у Клэр» — безупречное произведение, которое научило меня рефлексировать, показало многослойность мира и тихие тайны простых поступков. Там есть замечательные строки о том, что любовь женщины к простым действиям, например, покупке перчаток, превращается в ощущение абсолютного счастья. Что касается «Пирамиды» Леонова, то, как ни странно, это одновременно и богоискательский, и богоотрицательный роман. Роман-наваждение! Та книга, над которой я еще буду думать многие и многие годы, если мне их придется прожить.
Александр Архангельский, критик, писатель, телеведущий
Сдетства я помню книгу сказок Пушкина, в юности я прочитал Евангелие, а в зрелости — «Волшебную гору» Томаса Манна.
Сказки Пушкина сделали мне «прививку» русской культуры уже в шестилетнем возрасте, и она навсегда стала для меня своей. Евангелие меня потрясло и сформировало мой взгляд на мир. Я просто стал человеком, который, конечно, на первый взгляд, живет так, как будто бы Бога нет, но очень ясно понимает, что Бог — это единственный, кто есть, и никаких сомнений у меня с тех пор не возникало. Очень хорошо помню то время. Я первые заработанные мною деньги потратил на покупку из-под полы издания Евангелия. Томас Манн открыл мне путь в европейскую культуру — она все же была более далекая, чем русская. А тут я понял, что русская культура — часть европейской и сам я европеец. Все книги, которые я читаю сейчас, лишь дополняют, а не потрясают. Последнее, что меня действительно потрясло — еще в юности, — это «Доктор Живаго» Пастернака. Это была перепечатанная копия, тайно мне подаренная. Сегодня я просто люблю книги и все еще жду, чтобы меня что-то потрясло. Жизнь еще не кончилась!
Владимир «Адольфыч» Нестеренко, писатель
Первой книгой, сильно на меня повлиявшей, стала Библия. Она, прежде всего, научила меня правильно относиться к истории, понимать, что не все то является истинной историей, чему нас учат в школах и университетах. Еще могу назвать «Капитал» Карла Маркса. Читая его, понимаешь, что у каждого свой интерес, а поступают все равно все одинаково, то есть вся проблематика социализации как на ладони. Затем это были совершенно разные авторы и произведения. Всю жизнь читаю и осмысливаю Андрея Платонова. Люблю Зощенко и Довлатова.
Одно из самых любимых и перечитываемых мною произведений — «Похождения бравого солдата Швейка во время мировой войны» Ярослава Гашека. Недооцененный, как я считаю, роман во всем мире.
Владимир Сорокин, писатель
Книги, которые достаточно сильно на меня повлияли, это «Сказки 1001 ночи», «Приключения барона Мюнхгаузена» Распе и «Мертвые души» Гоголя. Вообще же, сильно влиять на меня они могли лишь в детстве, где-то до 13 лет, если говорить о литературных переживаниях. В этих книгах описаны фантастические миры, а учитывая, что я люблю фантазировать с раннего детства, они меня вдохновили и убедили в ценности фантазии вообще и литературной фантазии в частности. Потом, когда я серьезно стал заниматься литературой, я в основном описывал миры, которые в реальности не существуют.
Прочитанное позже я воспринимал уже подготовленным глазом, и сильных потрясений не было. Добавилось несколько авторов, которые вызывали у меня уважение, которых я люблю перечитывать, но это уже другое.
Виктор Тупицын, писатель, философ
Изменяют не только книги.Марсель Дюшан утверждал, что каждый вдох и выдох — произведения искусства, не вписанные в анналы. Вмоем сборнике «Стихи для детей,стариков и инвалидов» есть вариант ответа на этот вопрос: «В каждой книге мне достаточно строки Или буквы, если встать не с той ноги…» Меня действительно меняли отдельные мысли — слова, строки, фрагменты. Другое дело книги, тем более что каждая из них — утопический проект, подразумевающий нечто тотальное. Вот то, чего я всегда боялся, независимо от числа прочтенных и написанных книг.
Если мне удавалось прочесть книгу дотла, то в основном с целью овладения писательской кухней.В России это были машинописные сборники стихов Хлебникова, Введенского, Хармса. Позднее к ним «присоединились» стихи Сапгира и Холина, а также Рубинштейна, Монастырского, Пригова, Сорокина. В конце 70-х годов я увлекся философскими текстами Мишеля Фуко, Жиля Делеза и Жака Дерриды.
Александр Пятигорский, философ, лингвист, культуролог
Книг, которые изменили мою жизнь, было две — «Идиот» Достоевского и «Замок» Кафки. Прочитав «Идиота», я впервые понял, что человек должен наткнуться на своего князя Мышкина. На того, кто объяснит ему смысл его собственных поступков. Смысл того, что он делает, как живет. Вот это меня в свое время потрясло! А после «Замка» Кафки я впервые осознал, что есть некоторая окончательность всех наших поступков, условно — судьба. Судьбой может быть твой характер, что-то, что выше тебя или вне тебя. Остается только ее понять. Если не ощущаешь, что есть нечто, что держит тебя в твоем состоянии, отравляет твою жизнь, то будешь болтаться и метаться взад-вперед, приходить в отчаяние или идиотски радоваться. Думаю, что ни в одном романе новейшей истории эта окончательность так и не показана.
«Идиота» я прочитал очень поздно,я вообще человек позднего развития,мне было 32—34 года. А «Замок» прочел еще позднее — мне было 47 или 48. С самой юности — а с годами это только увеличивалось — на меня невероятно сильное воздействие оказывал Чехов. Он был каким-то странным порогом — эстетическим, художественным, литературным. Чехов в первую очередь, как и «Идиот», и «Замок», мировоззренческий. Когда я говорю об «Идиоте», я говорю о Смысле, когда о «Замке» — говорю о Судьбе, а когда я говорю о Чехове, то это то, чего нормальный человек боится и страшится больше всего — абсолютная Правда. И она производит страшное впечатление, ведь не часто мы готовы ходить с открытыми глазами.