«Отморозки»: за и против

За: Алла Шендерова, эксперт «Золотой маски», обозреватель журналов «Театр» и «Ваш Досуг»

В «Отморозках» Серебренникову и артистам его «Седьмой студии» удалось театральными средствами воссоздать живую и страшную жизнь улицы. По форме спектакль вполне условен: подмостков нет, играют в двух шагах от зрителей. Но играют так, что невольно спрашиваешь себя, не заблудился ли: шел на «Винзавод», а попал на митинг. И нет подворотни, чтоб спрятаться. Видеть этот заранее обреченный юношеский бунт — все равно что побывать на живодерне, но и оторваться нельзя: энергия и естественность у артистов запредельная, но при этом они знают, про что и для чего играют. «Седьмая студия» — не просто студенты. Так когда-то курс Щукинского училища, на котором Юрий Любимов поставил «Доброго человека из Сезуана», заявил себя как родившийся новый театр (будущая легендарная «Таганка»). Намеренно избегая оценок, молодые актеры работают с репортерской точностью. Ту же «репортерскую» тактику Серебренников избрал в «Околоноля», запечатлев тех, против чьей власти восстают отморозки. Думается, было бы правильно представить на «Маске» обе части дилогии: тогда даже самый далекий от театра зритель понял бы, кто страшнее для страны: неумело бунтующие подростки из «Отморозков» или образованные, вхожие во власть подонки из «Околоноля». Не выдвигать «Отморозков» на «Маску» было нельзя: национальная театральная премия не может не замечать спектакль, рассказывающий о болезнях нации.

Против: Алена Карась, театральный обозреватель «Российской газеты»

«Отморозки» в новом пространстве «Цеха белого» на «Винзаводе» имели все шансы стать событием-мифом, но остались лишь пикантным сюжетом, ненадолго распалившим споры. Тексты Захара Прилепина стоят в центре политической активности страны, в которой националистическая идея странным образом перемещается с левого фланга на правый, из недр темной отмороженной толпы в более просвещенные слои общественной атмосферы. Видимо, потребность отвоевать национальное государство у советской и постсоветской империи витает в воздухе. Пару десятков юных актеров с их витальной энергией, с диким напором, восходя с шепота на крик, запускают в пространство добротно отремонтированного нового зала на «Винзаводе» опасное слово «революция». В первые мгновения, кажется, нас и вправду ждет потрясение. Но чтоб это могло произойти, нужно приобщиться к напору — всей силой, всем сердцем быть где-то внутри той стихии, которую не только исследует, но и представляет Прилепин. Студенты мастерской Серебренникова играют так, точно дауншифтингом занимаются — изучают жизнь неведомых сообществ. Стихию революции как страсть невозможно имитировать — ни в театре, ни в жизни. В сцене похорон, столь мощно написанной Прилепиным и отлично задуманной театром, проявляется весь имитационный размер спектакля. Который не только не зовет на баррикады (ну и в самом деле, к чему?), но даже и не дает почувствовать силу этой стихии. Довольные хипстеры радостно переживают эту квазиреволюцию на «Винзаводе», профинансированную, к слову, президентской администрацией. Впрочем, каковы революции, таковы у них и песни.