Мои черничные ночи
Поругавшись с приятелем, мятежная Элизабет (Нора Джонс) каждый вечер приходит в крохотное кафе к миляге Джереми (Джуд Лоу) — трепаться о всяком, заедать горе вкуснейшим черничным пирогом. Внезапно, отодвинув недоеденный десерт, она бросается в оздоровительное путешествие по Штатам: работает официанткой в разных кафе, везде встречает одинокие сердца (Рейчел Вейс, Дэвид Стрэтерн, Натали Портман), копит на тачку. Наконец, обретя машину и душевный покой, Лиззи возвращается к Джереми, который терпеливо ждал ее все эти месяцы. Тающий пломбир стекает на чернику, Джереми за стойкой целует засыпающую девушку в липкие губы. Играет музыка.
Снять фильм полностью на западной фактуре — для китайского режиссера это практически самоубийственный трюк. В ориентальных интерьерах сентиментальность и банальность легко сходят за экзотику и вековую традицию. Зато в американских — выглядят как есть (вспомним пошлейший «Убей меня нежно» Чена Кайге). Так что «Черничные ночи» — это полное разоблачение Вонга Кар-Вая. Другое дело, что таить ему особенно и нечего. Да, Кар-Вай любит неон, тревожных девушек и влажные мостовые ночных городов, любит подсматривать через бликующие окна кафе. Его интригуют казино и игроки, он не боится общих мест. Выбрав самые смазливые лица американского кино (а Джонс вообще не актриса, а певица, но в Китае снимать в кино поп-звезд — обычное дело), вложив им в голову такую сиропную романтику, какой и у трубадуров не было, режиссер намеренно превращает Лас-Вегас и Сан-Франциско в Гонконг из своих фильмов.
Его Штаты — огромные тачки с открытым верхом, уходящие за горизонт пустые хайвеи, одинаковые дайнеры и великие равнины — кажутся фотообоями на стене китайской закусочной, и, наверное, они настолько же похожи на реальную Америку, насколько «Порок на экспорт» — на быт русской мафии в изгнании. В «Ночах» Кар-Вай сменил оператора, вместо его постоянного соратника Кристофера Дойла крупный план тающего мороженого здесь снимает Дариус Хонджи («Эвита»), но это выглядит Дойлом в квадрате. То, что раньше казалось броским и модным, превратилось в чистую, безмерную сентиментальность. Есть соблазн назвать такое кино растиражированным глянцем — но у китайцев вообще другие представления о прекрасном. Цветы, красивые прошлым летом, будут такими и в 2046-м. Мир изменчив, но красное на фисташковом всегда будет радовать глаз.