«Роден — это с детства вымученный талант»

Премьера балета проходит в Большом театре 24 и 25 мая.

— Почему героем вашего нового спектакля стал именно этот скульптор?

— Меня всегда интересуют личности, близкие мне не историей их жизни, а биографией духа. Кроме того, я дружил с Леонидом Якобсоном, а Якобсон поставил когда-то серию миниатюр под названием «Роден». Его ожившие статуи — с этим я вырос. Но в своем спектакле я запретил себе оживлять скульптуры — именно потому, что это делал мой учитель. В «Родене» есть лишь попытка языком движения выразить то, что мучило художника при создании скульптур, и эмоции, застывшие в камне. «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда…» — мне близка эта ахматовская тема. Потому что я сам знаю цену тому, что называется творчеством. Я не могу ставить о себе, но когда я обращаюсь к теме Родена, то отчетливо вижу: это то, что я хочу выразить сам, то, что меня волнует. В данном случае это потрясающая дуэль между Роденом и Камиллой Клодель. Страсть, самоотдача, а с другой стороны — творческая ревность, которая в конечном итоге сгубила их обоих. Мне показалось, что взаимоотношения Родена и Клодель — это особый, новый для меня вид любви. И любви-ненависти, и любви-ревности, и любви, которая рождала шедевры. Страсть, которая возникла между ними, дала Родену абсолютно новый поток эмоций, новое движение фантазии, новую пластику его скульптур.

— Как вам кажется, кто был талантливее — Роден или Клодель?

— Это просто разные виды таланта — как Моцарт и Бетховен. Роден — это Бетховен, это с детства вымученный талант. Взращенный самим человеком дар, который как губка впитывал все, что есть в мире. И вдруг девочка в шестнадцать лет — абсолютный гений — уже создает то, что Роден создал всей своей жизнью. Но… можете ли вы представить себе Моцарта, который бы пошел в ученики к Сальери? И переписывал бы музыку Сальери? И жаждал, чтобы учитель написал на каком-то его опусе — «Сальери»? Я думаю, это трагедия Камиллы. Роден шел как локомотив и впитывал в себя все. И, конечно, он ее поглотил, взяв все, что она могла дать, а она отдавала все не задумываясь.

— Она действительно заболела или вы согласны с версией, что семья зря отправила ее в психушку?

— Я думаю, она заболела. Но степень шизофрении бывает разной. У нее было помутнение. На почве дикой ненависти к Родену, болезненного восприятия своей потери, своей трагедии. Она чувствовала, что ее обокрали. После того как она побыла какое-то время в клинике, ее душевное состояние заметно стабилизировалось. Она могла бы жить в родительском доме, быть тихой и послушной и даже что-то лепить. Люди более сумасшедшие, чем Камилла, живут сегодня на свободе. Но мать не захотела ее забрать.

— Какую музыку вы выбрали?

— Драматические сюиты Массне, Сен-Санс («Пляска смерти», «Каприччио», Первая симфония), Равель («Фортепианный концерт для левой руки» и финал «Дафниса и Хлои»). Меня часто ругают за «нарезку» музыки. Все западные хореографы только этим и занимаются — и их за это хвалят («Какой потрясающий подбор музыки!»), а меня ругают. Но, понимаете, мне очень важно самому сочинить балет. У меня авторский театр, и такова моя сущность — я должен выразить себя во всем. В пуговицах на костюме, в свете, который на сцене, в музыке, в драматургии. А когда говорят, что я беру популярную музыку… Это не попытка спекуляции — эта музыка популярна, потому что она гениальна! Падать — так с хорошего коня. Прожить жизнь с гениальной музыкой и попытаться ее открыть — это дорогого стоит.