«Этот спектакль меня поглотил»
— Почему вы выбрали пьесу о военном фотокоре для Чулпан Хаматовой?
— С пьесой я познакомился раньше, чем с Чулпан. Думал о ней, прикидывал. После постановки «Врагов…» в «Современнике» мне показалось, что она может быть интересна сегодня в Москве, особенно помноженная на личность и актерскую индивидуальность Чулпан. Хаматова — одна из тех редких актрис, которых волнуют не только сугубо профессиональные, но и более широкие проблемы. Да и человек она очень настоящий.
— А без собственной жизненной позиции эту пьесу играть не стоит. Что-то, конечно, потеряно при переводе, в первую очередь аромат речи героев Дональда Маргулиса — нью-йоркских интеллектуалов-профессионалов. Но главное, что меня взволновало в пьесе — тема ежедневного выбора, — осталось. Я с трудом могу себе представить даже попытку сделать такой спектакль без Чулпан. Есть актеры, а есть артисты. Хаматова — артист. Личность невозможно сыграть, личностью надо быть. Фотографы-стрингеры, поставляя нам информацию, делают почти безнадежное дело. Все уже примелькалось. Большинство людей даже эмоционально не реагируют. А если реагируют, то не очень понятно, что с этим делать. В этой ситуации каждый делает свой выбор: продолжать-таки заниматься рискованным и, возможно, безнадежным делом или нет. И есть очень много доводов и за, и против.
— Например, довод: сегодня хорошо воспитать своих детей важнее, чем снять, как, скажем, солдаты издеваются над пленными…
— Да, только у меня сразу возникает вопрос. Вот мне кажется, что своего сына я воспитал хорошо, а в каком мире он будет жить? И за этот мир у меня должна быть хоть какая-то доля ответственности или нет? В этой пьесе через экстремальность профессии стрингера, каждый день рискующего жизнью, просто обостряется проблема, которая любого человека касается. Почти любого. Вот, например, в театре: когда двадцать лет назад я переехал в Израиль, для меня было шоком, что актеры там относятся к театру как к работе. Замечательной, но работе. Театр — это не образ жизни, не «счастье умереть на сцене»… Им очень важны семья, дети. Сначала у меня к этому было резко негативное отношение. А сейчас оно поменялось. Я как-то приглядываюсь и понимаю, что жизнь действительно надо прожить… Ее надо прожить. И, может быть, только дела не достаточно. Так что выбор сегодня в тех или иных обстоятельствах приходится делать каждому из нас.
— Партнером Хаматовой вновь будет Сергей Юшкевич, которого как большого актера Москва узнала именно в ваших «Врагах». Как вы его для себя нашли?
— В общем-то, никак. Он сам нашелся. Я увидел его в «Трех сестрах», и меня поразило его существование в роли учителя Кулыгина, мужа Маши, — настолько серьезное, настолько глубокое. И в работе он оказался человеком, который заводит роскошную тетрадку, переписывает туда всю роль, свои мысли, разговоры с военными журналистами, с которыми сейчас встречается. Сам его подход к работе сегодня огромная редкость. Я не знаю, как в России, но на Западе я с таким не сталкивался. Притом что с ним, как и с Чулпан, работать совсем не просто. У него есть собственная позиция, которую порой надо преодолевать. И во «Врагах» его роль была на огромное сопротивление, потому что тип, который выписан в романе Башевиса-Зингера, абсолютно противоположен актерской природе Сергея: еврей со сдавленной грудной клеткой, абсолютно книжный человек. Сережа — крепкий, сильный мужчина. Плюс абсолютно для него незнакомая культура. А как он сейчас еврейские молитвы поет! Не просто вызубрил — понимает, что делает. Они оба — очень серьезные артисты.
— Их персонажи в пьесе Маргулиса очень разные?
— Безусловно, хоть и занимаются одним и тем же делом. Он ломается под влиянием произошедшего, а она нет. Мы видим их не на войне, а после. В эмоционально сложной ситуации, очень личностной, так что здесь важно не соврать.
— Вы позвали в эту компанию Александра Филиппенко — актера совершенно другого способа существования. Что из этого выйдет?
— Мы работаем. Это действительно очень непросто: разные школы, разный театральный опыт. У Саши Филиппенко он огромный. Мастер! Я не могу гарантировать результат, но очень хочется точно соединить острый рисунок, в котором я вижу его роль, и искренность человеческих нот. Если это удастся — прекрасно.