Залечь на дно в Брюгге
В канун Рождества двое ирландских наемных убийц приезжают в бельгийский Брюгге. В этом городе застывших каналов и кирпичных изразцов им предстоит отсиживаться после проваленного задания и ждать телефонных указаний от босса — истерички-педанта Гарри (Файнс). Все, что есть — одна комната на двоих, книжка-путеводитель и масса свободного времени. Старший, Кен (Глисон), вычитывает в гиде про «последний оплот Средневековья в Бельгии» и полон околокультурного энтузиазма. Молодой, Рэй (Фаррелл), — наоборот, материт все вокруг и активно рефлексирует. Вскоре в кадре появятся карлик-расист, криминальные любовники и русский торговец оружием. Туристическая комедия превратится в триллер о жизненных принципах.
Ирландец Макдонах последние десять лет отвечал за местную «новую драму» — в его пьесах ругань, бытовые истерики и алкоголь соседствовали с циничными наблюдениями за своими соотечественниками. В полнометражном кинодебюте драматурга ирландцы — это нация вечно несчастных алкашей и матерщинников, которые чувствуют себя неприкаянными даже в центре Дублина. В переводе на российские реалии это как если бы за фильм вдруг взялись братья Пресняковы. Посреди забитого тихими туристами и маргинальными фриками городка Фаррелл, Глисон и (позже) Файнс выглядят гостями не с Зеленого острова, а из далекого полуплеменного прошлого. Они сплевывают циничные шуточки так и не повзрослевших гопников-подростков, усердно ворочают бровями (особенно — на удивление человечный Фаррелл) и выясняют вопросы почти рыцарской чести там, где давно царят удобное потребительское безразличие и старина за евробанкноты. В Брюгге идет снег, на улице начинается наигранная якобы средневековая мистерия. Горлопанские разборки и пьяные откровения залетных ирландских беспредельщиков на этом фоне оказываются неожиданным перформансом Средневековья подлинного. За неуместными, смешными и жалкими героями вдруг проглядывает нечто непривычно вневременное и абстрактно жестокое — возможно, судьба. В чисто театральном духе, герои Макдонаха разыгрывают свои жизни, словно обреченные марионетки — и сами смеются над неотвратимостью финала. Это, разумеется, не столько кино, сколько пьеса — зато донельзя показательная. Ведь ирландцы — далеко не единственный народ, который упрямо и слепо застрял во времени.