Кус-кус и барабулька

Арабский иммигрант Слиман (Буфарес), тертый калач, 31 год вкалывавший на верфи во французском порту, не вписывается в новую экономическую реальность и планы руководства и теряет работу. Сыновья, великовозрастные раздолбаи, чересчур настойчиво советуют отцу вернуться на родину, бывшая жена шипит, что два месяца не видела алиментов, любовница — хозяйка захудалого отеля для членов диаспоры — готова кормить и содержать. Хмурый скуластый старик молча слушает всех, но по-настоящему разговаривает только с дочкой своей нынешней подруги — шестнадцатилетней прелестницей Рим (Херзи). Вдвоем они начнут обивать пороги банков и кабинетов госслужащих: Слиман намерен переоборудовать в ресторанчик списанную баржу-развалюху. Главным блюдом планируется сделать кускус, который очень удается бывшей жене героя. Власти предержащие чуть не в лицо смеются старику, пока тот не приглашает их на бесплатный показательный ужин. В решающий момент по вине старшего сына запропастится бадья с кашей, недовольные чиновники зашушукаются по своим столикам, а Рим, чтобы отвлечь их, выйдет с танцем живота. То, что современное европейское кино (равно как и экономика) держится за счет детей бывших турков, арабов и персов, давно ни для кого не новость. Удивительней то, какое именно кино у этих гастарбайтеров во втором поколении получается — эмоционально насыщенное и предельно честное. «Кускус и барабулька» — это два с половиной часа необязательного трепа про памперсы, политику руководства консервного завода и то, как сказать по-арабски «я тебя люблю». Формально здесь нет ничего, кроме этой бесконечной болтовни, повседневных хлопот, видов порта и долгих взглядов на крупном плане. На деле же из-под нехитрого быта живущих на чужбине просвечивают такие бездны бытия и глубины смыслов, что голова кружится задолго до финального выматывающего танца. Вечная любовь и забота брошенной жены. Безответственность говорливого сына — безнадежного эгоиста. Отчаяние и одиночество согбенного старика, которому не место среди блочных домов, где не живет ни одного француза. Слезы девочки, не понимающей свойственного взрослым безразличия. Эти слезы, капли пота, горячая восточная кровь — Кешиш добивается фантастической степени погружения в чью-то жизнь, притом вовсе не кинематографическую, а настоящую. Самый очевидный аналог картины Кешиша — фильмы братьев Дарденн, бельгийских быто-писателей мелочей современности. Куда важней здесь, впрочем, корни, которые лежат в неореализме середины прошлого века, во всех этих итальянских картинах, проникнутых неизбывной подспудной любовью к несчастному человеку. В мире, который фиксирует неприметная камера французского тунисца, неизбежна трагедия, как неизбежна она была когда-то в «Похитителях велосипедов» и как неизбежна она в любой подлинной жизни. Но так же неотвратим здесь параллельный этому частному горю танец, бескомпромиссный и не требующий на самом деле почтенной публики из таможенного комитета. Равно как не нуждается в зрителях семейный воскресный обед, который занимает около получаса экранного времени. Тем не менее Кешиш предоставляет нам возможность все это увидеть, и это один из самых ценных и жизненно важных подарков, которые современный кинематограф вообще может преподнести.